Вас что, не веселит экзистенциальная пустота?
Что за вопрос, Иоганна?
Иоганна. Почему Франц избрал затворничество?
Отец. В этом вопросе много других вопросов.
Иоганна. Расскажите, что произошло.
Отец (с легкой иронией). Во-первых, война.
Иоганна. Да, но война была для всех. Разве остальные прячутся?
Отец. Тех, кто попрятались, вы не видите.
Иоганна. Значит, он воевал?
Отец. До конца.
Иоганна. На каком фронте?
Отец. В России.
Иоганна. Когда он вернулся?
Отец. Осенью сорок шестого.
Иоганна. Так поздно? Почему?
Отец. Он один уцелел из всего полка. Крадучись, прошел пешком через всю Польшу и оккупированную Германию. Однажды раздался звонок.
Раздается отдаленный и приглушенный звонок.
И вошел Франц.
В глубине, за спиной отца, в полумраке, появляется Франц. Он в штатском, еще очень молод, ему не более двадцати трех, двадцати четырех лет. Иоганна, Вернер и Лени в этих кадрах-воспоминаниях не видят персонажа, который возникает перед ними. Лишь тот, кто непосредственно вспоминает — отец, в первых двух кадрах-воспоминаниях, и Лени с отцом в третьем кадре, — повернутся к тому, с с кем будут говорить. Интонации актеров в кадрах-воспоминаниях приглушены, жесты как бы нереальны, все должно звучать словно издалека, даже в бурных сценах, для того чтобы подчеркнуть время, отдаляющее прошлое от настоящего. В данный момент отец не видит Франца.
В правой руке Франца раскупоренная бутылка шампанского; зритель увидит ее только в тот момент, когда он будет пить. Бокал на столе заставлен каким-либо предметом.
Иоганна. Он сразу заперся?
Отец. С первого дня не выходил из дому. А год спустя поднялся наверх и заперся.
Иоганна. Весь тот год вы виделись каждый день?
Отец. Почти каждый день.
Иоганна. И что он делал?
Отец. Пил.
Иоганна. А что говорил?
Франц (далеким, безжизненным голосом). Здравствуй, до свидания. Да. Нет.
Иоганна. Ничего больше?
Отец. Ничего. Только однажды. Поток слов, смысл которых я не мог уловить. (С горьким смехом.) Я был в библиотеке и слушал радио.
Треск радиоприемника, позывные. Все звуки приглушены. Голос диктора: «Слушайте последние известия. В Нюрнберге международный военный трибунал приговорил маршала Геринга...»
Франц выключает приемник. Когда он передвигается, то все время остается в тени.
(Вздрагивает, быстро оборачиваясь.) Что ты делаешь?
Франц глядит на него мертвым, ничего не выражающим взглядом.
Я хочу знать приговор.
Франц (через всю сцену, циничным и мрачным тоном). Висельник — чего ждать приговора. (Пьет.)
Отец. Откуда ты знаешь?
Франц молчит.
(Иоганне.) В те времена вы еще не читали газет?
Иоганна. Нет. Мне еще не было двенадцати.
Отец. Все газеты были в руках союзников. «Мы немцы, значит мы виновны; мы виновны, потому что мы — немцы». И так каждый день, на каждой странице. Какое-то наваждение! (Францу.) Восемьдесят миллионов преступников: какая чушь! В лучшем случае их было полсотни. Так пусть их повесят, а нас оправдают: это был бы конец кошмара! (Повелительно.) Доставь мне удовольствие, включи приемник.
Франц будто не слышит. Продолжает пить.
(Сухо.) Ты слишком много пьешь.
Франц смотрит на него таким взглядом, что отец растерянно умолкает. Пауза.
(Продолжает настойчиво, со страстным желанием понять.) Ну какой смысл, что целый народ обрекают на отчаяние? Что сделал я, чтобы заслужить презрение всего мира? Мои убеждения всем известны. А ты, Франц, ты, который был солдатом и дрался до конца?
Франц выразительно смеется.
Ты нацист?
Франц. Черта с два.
Отец. Тогда выбирай: либо осуждение виновных, либо пусть вся Германия отвечает за их ошибки.
Франц (без единого жеста разражается сухим и диким смехом). Это одно и то же.
Отец. Ты что, рехнулся?
Франц. Можно по-разному уничтожить народ: осудив его целиком или заставив отречься от тех вождей, которых он выбрал. Второе страшнее.
Отец. Я ни от кого не отрекаюсь, к тому же нацисты не были моими вождями: я их лишь терпел.
Франц. Ты с ними мирился.
Отец. А что я должен был делать, черт возьми?
Франц. Ничего.
Отец. Что касается Геринга, то я его жертва. Пойди погляди на наши верфи. Их двенадцать раз бомбили, ни одного целого ангара: вот как он нас защищал!
Франц (грубо). Я сам не лучше Геринга. Если они повесят его, то буду повешен и я.
Отец. Геринг был тебе всегда противен!
Франц. Но я повиновался.
Отец. Твоим армейским начальникам.
Франц. А кому повиновались они? (Смеясь.) Мы ненавидели Гитлера, другие любили его: в чем разница? Ты поставлял ему военные корабли, я — трупы. Скажи, что мы могли бы сделать больше, если бы мы его обожали?
Отец. Так что же? Все виновны?
Франц. Боже мой, нет! Никто! Виновны лишь раболепствующие псы, принимающие суд победителей. Хороши победители! Знаем мы их: в восемнадцатом году они тоже судили нас, теми же лицемерными добродетелями. Что они сделали с нами с тех пор? Во что они сами превратились? Помолчи: дело победителей брать в руки ход истории. Они его взяли и дали нам Гитлера. Это они — судьи? Разве они никогда не убивали, не грабили, не насиловали? А кто бросил бомбу на Хиросиму? Уж не Геринг ли? Если они будут судить нас, то кто же будет судить их? Они кричат о наших преступлениях, чтобы оправдать то преступление, которое готовят исподволь: систематическое истребление немецкого народа. (Разбивает бокал об стол.) Все невиновны перед лицом врага. Все: вы, я, Геринг и остальные.
Отец (кричит). Франц!
Свет вокруг Франца гаснет, он исчезает.
Франц! (Короткая пауза. Медленно поворачивается к Иоганне и тихо смеется.) Я ничего не понял, а вы?
Иоганна. Ничего. Ну а потом?
Отец. Это все.
Иоганна. Но ведь надо же сделать выбор, либо все виновны, либо все невиновны?
Отец. Он не выбирал.
Иоганна (на минуту задумавшись). Но ведь это бессмысленно.
Отец. Возможно и так... не знаю.
Лени (поспешно). Не заходите в дебри, Иоганна. Мой брат очень мало думал о Геринге, о военной авиации, ведь он сам служил в пехоте. Он тоже считал, что есть виновные и есть невиновные, но он судил по-иному. (Перебивая отца, который хочет что-то сказать.) Мне лучше знать — я вижу его каждый день. Невиновным было двадцать лет, они были солдатами; виновным было пятьдесят — это были их отцы.
Иоганна. Понимаю.
Отец (все равнодушие его исчезло, когда он заговорил о Франце. Голос его страстен). Ничего вы не понимаете: она лжет.
Лeни. Отец! Вы отлично знаете, что Франц ненавидит вас.
Отец (с силой, Иоганне). Франц любил меня больше всех.
Лени. До войны.
Отeц. И до и после.
Лени. Тогда почему же вы говорите — любил?
Отец (удивленно). Мы, кажется, говорили о прошлом... Лени.
Лeни. Не оправдывайтесь: вы выдали свою мысль. (Пауза.) Мой брат пошел добровольцем в армию в восемнадцать лет. Пусть отец расскажет вам, почему он это сделал — вам станет яснее история нашей семьи.
Отец. Расскажи сама, Лени: не хочу лишать тебя этого удовольствия.
Вернер (стараясь сохранить спокойствие). Предупреждаю, Лени: одно слово, порочащее отца,— и я немедленно уйду.
Лени. Ты боишься поверить мне?
Вернер. Я не позволю оскорблять отца в моем присутствии.
Отец (Вернеру). Успокойся, Вернер. Говорить буду я. С самого начала войны государство нам давало большие заказы. Флот построили мы. Весной сорок первого года правительство сообщило мне о своем желании приобрести земли, которые нам не были нужны, пустошь за холмом, ты знаешь.
Лени. Правительство — это был Гиммлер. Он искал землю для концлагерей.
Тяжелое молчание.
Иоганна. Вы знали об этом?
Отец. Да.
Иоганна. И вы согласились?
Отец (тем же тоном). Да. (Пауза.) Франц увидел, что производятся работы. Мне передавали, что он часто бродит вдоль колючей проволоки.
Иоганна. А после?
Отец. Ничего. Молчание. Потом сам нарушил молчание. Как-то в июне сорок первого года. (Поворачивается к Францу, внимательно смотрит на него, продолжая говорить с Иоганной и Вернером.) Я сразу понял, что он совершил глупость. Это было ужасно некстати: Геббельс и адмирал Дениц были в Гамбурге и должны были осмотреть наши новые верфи.
Франц (голос молодой, мягкий, ласковый, но взволнованный). Мне нужно поговорить с вами, отец.
Отец (глядит на него). Ты был там?
Франц. Да. (С ужасом, резко.) Отец, это больше не люди.
Отец. Стража?
Франц. Нет, заключенные. Я сам себя ненавижу, и все же они вызывают во мне ужас. Они грязны, их раны полны вшей. (Пауза.) У них такой вид, точно они все время испытывают страх.
Отец. Они таковы, какими их сделали.
Франц. Меня бы таким не сделали.
Отец. Да?
Франц. Я бы ответил на удар.
Отец. Кто говорит о том, что они не отвечают?
Франц. Их взгляд.
Отец. Будь ты на их месте, у тебя был бы такой же.
Франц. Нет. (С суровой решимостью.) Нет.
Отец (пристально глядит на него). Погляди на меня. (Берет его за подбородок, пытливо глядя в его глаза.) Откуда у тебя это?
Франц. Что?
Отец. Страх к заключению.
Франц. Я не чувствую страха.
Отец. Но ты его желаешь?
Франц. Я... Нет.
Отец. Вижу. (Пауза.) Эти земли, я не должен был продавать их?
Франц. Раз вы... продали — значит, не могли поступить иначе.
Отец. Мог.
Франц (ошеломлен). Вы могли отказать?
Отец. Разумеется.
Франц отшатывается с жестом негодования.
Ну что? Ты больше не доверяешь мне?
Франц (пересиливая себя, с уверенностью). Я... знаю, что вы мне объясните.
Отец. Что тут объяснять? Заключенные Гиммлера. Если бы отказал я, он купил бы землю у другого.
Франц. У другого.
Отец. Разумеется. Где-нибудь в другом месте, на востоке или на западе, но те же заключенные страдали бы от тех же стражников, от тех же побоев. А у меня появился бы враг в правительстве.
Франц (настойчиво). Вам не следовало вмешиваться в эту историю.
Отец. Почему же?
Франц. Потому что вы — это вы.
Отец. И чтобы ты, маленький фарисей, мог спокойно умыть руки? Да, пуританин?
Франц. Отец, вы меня ужасаете, у вас совсем нет сострадания к ближним.
Отец. Я буду им сочувствовать, когда смогу реально им помочь.
Франц. Такой возможности у вас никогда не будет.
Отец. Раз так, я не буду сочувствовать им — это потерянное время. А ты испытываешь сострадание к ним? Ну же! (Пауза.) Если бы ты любил своего ближнего, Франц, ты бы не осмелился презирать этих заключенных.
Франц (уязвленный). Я не презираю.
Отец. Презираешь. Потому что они грязны, и потому что они боятся. (Поднимается и подходит к Иоганне.) Он еще верил в человеческое достоинство.
Иоганна. Он был прав?
Отец. Вот этого я не знаю, невестка. Все, что я могу сказать вам: мы, Герлахи, — жертвы Лютера: этот пророк наделил нас безумной гордыней. (Садится на прежнее место и указывает Иоганне на Франца.) Франц бродил по холмам, спорил сам с собой, и когда его совесть говорила ему «да», то вы могли разрезать его на куски, но он не пошел бы против совести. В его возрасте я был таким же.
Иоганна (иронически). У вас была совесть?
Отец. Да. Я расстался с ней из скромности. Это княжеская роскошь. Когда ничем не занят, то мнишь себя ответственным за весь мир. А я работал. (Францу.) Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? Что Гитлер и Гиммлер преступники? Пожалуйста: я тебе говорю это. (Смеется.) Это мое сугубо личное мнение и к тому же бессмысленное.
Франц. Значит, мы бессильны?
Отец. Да, если мы выберем бессилие. Ты ничем не поможешь людям, если начнешь проклинать их перед судом божьим. Вместо того чтобы работать.. (Пауза.) Восемьдесят тысяч рабочих с марта месяца. Предприятия мои растут изо дня в день! В руках у меня неограниченная власть.
Франц. Еще бы: вы служите нацистам.
Отец. Потому что они служат мне. Нацисты — это плебеи на троне. Но они воюют, чтобы завоевать для меня рынки, и я не стану ссориться с ними из-за какого-то ничтожного куска земли.
Франц (упрямо). Вам не следовало связываться с этим.
Отец. Маленький принц! Маленький принц! Ты хочешь возложить бремя людей на свои плечи? Тяжелая ноша, и ты не знаешь людей. Оставь! Займись лучше нашими заводами: сегодня они принадлежат мне, завтра — тебе; это плоть моя и кровь, это сила моя и могущество, это твое будущее. Через двадцать лет ты будешь хозяином и твои корабли будут плавать по всем морям, а кто вспомнит Гитлера? (Пауза.) Ты просто мечтатель.
Франц. Не настолько, как вы думаете.
Отец. Вот как? (Пристально смотрит на него.) Что ты сделал? Что-нибудь дурное?
Франц (гордо). Нет.
Отец. Хорошее?
Долгая пауза.
Черт возьми! (Пауза.) Итак? Это серьезно?
Франц. Да.
Отец. Ничего не бойся, мой маленький принц, я все улажу.
Франц. Только не на этот раз.
Отец. На этот раз, как и в другие. (Пауза.) Так что же? (Пауза.) Хорошо, я буду тебя спрашивать. (Задумывается.) Это имеет отношение к нацистам? Так. К лагерю? Так. (Осененный догадкой.) Поляк! (Поднимается и взволнованно шагает по комнате. Иоганне.) Накануне начальник лагеря сообщил нам, что сбежал один поляк, раввин. (Францу.) Где он?
Франц. У меня в комнате.
Пауза.
Отец. Где ты его нашел, поблизости?
Франц. В парке: он даже не прятался. Он бежал в исступлении; а сейчас охвачен страхом. Они его убьют...
Отец. Знаю. (Помолчав.) Если его никто не видел, все в порядке. Мы отправим его на грузовике в Гамбург.
Франц уныло молчит.
Его видели? Хорошо. Кто?
Франц. Фриц.
Отец (Иоганне). Это был наш шофер, убежденный нацист.
Франц. Он утром взял машину, сказав, что едет в городской гараж. Но еще не вернулся. (С оттенком легкой гордости.) Так что же я — мечтатель?
Отец (улыбаясь). Больше, чем когда-либо. (Сухо.) Почему ты привел его к себе в комнату? Чтобы искупить мой проступок?
Молчание.
Отвечай: из-за меня?
Франц. Из-за нас. Вы — это я.
Отец. Да. (Пауза.) Если Фриц донес...
Франц (упрямо). Они придут. Я знаю.
Отец. Отправляйся в комнату Лени и запрись там. Я приказываю тебе. Я все улажу.
Франц недоверчиво глядит на него.
Что еще?
Франц. А беглец?..
Отец. Я сказал: все. Этот человек под моей крышей. Ступай.
Франц исчезает, отец садится в кресло.
Иоганна. Они пришли?
Отец. Через сорок пять минут.
В глубине появляются два эсэсовца, позади них стоят ещё двое.
Эсэсовец. Хайль Гитлер.
Отец. Хайль. Кто вы и что вам надо?
Эсэсовец. В комнате вашего сына мы обнаружили беглого заключенного: ваш сын прячет его у себя уже сутки.
Отец. В своей комнате? (Иоганне.) Он не захотел прятаться в комнате Лени, храбрый мальчуган. Решил пойти на риск. И что же?
Эсэсовец. Вы поняли?
Отец. Отлично: мой сын поступил весьма легкомысленно.
Эсэсовец (возмущенный). Что? (Пауза.) Встаньте, когда я с вами разговариваю.
Раздается телефонный звонок.
Отец (не встает). Нет. (Поднимает трубку и, даже не спрашивая кто говорит, протягивает ее эсэсовцу.)
Эсэсовец (вырывая трубку). Алло! О! (Щелкает каблуками.) Так точно... Да. Будет исполнено. (Пораженный, смотрит на отца.) Так точно. Слушаюсь. (Щелкает каблуками. Вешает трубку.)
Отец (жестко, без улыбки). Легкомысленно, не так ли?
Эсэсовец. Так точно. Не более.
Отец. Если вы тронули хоть один волос...
Эсэсовец. Он бросился на нас.
Отец (удивлен и взволнован). Мой сын?
Эсэсовец молча кивает головой.
И вы его ударили?
Эсэсовец. Нет. Клянусь вам. Мы только держали его...
Отец (задумавшись). Он на вас бросился! Это не похоже на него. Вы его вызвали на это. Что вы сделали?
Эсэсовец молчит.
Пленный! (Встает.) На его глазах? На глазах у моего сына? (В исступлении и страшном гневе.) Мне кажется, вы перестарались. Ваше имя?
Эсэсовец (жалобно). Герман Альдрих.
Отец. Так вот, Герман Альдрих! Даю вам слово, что вы на всю жизнь запомните двадцать третье июня тысяча девятьсот сорок первого года. Ступайте.
Эсэсовец исчезает.
Иоганна. И он запомнил?
Отец (улыбаясь). Я думаю. Но его жизнь была коротка.
Иоганна. А Франц?
Отец. Его тотчас же отпустили. С условием, что он пойдет добровольцем в армию. В следующую зиму он уже был лейтенантом на русском фронте. (Пауза.) Что с ним там было?..
Иоганна. Не нравится мне эта история.
Отец. Тут нечему нравиться. (Пауза.) Не забывайте, то был сорок первый год, невестка.
Иоганна (сухо). И что же?
Отец. Надо было выжить.
Иоганна. Поляк не выжил.
Отец (равнодушно). Нет. Но не по моей вине.
Иоганна. Я в этом не уверена.
Вернер. Иоганна!
Иоганна. В вашем распоряжении было сорок пять минут. Что вы сделали для спасения вашего сына?
Отец. Вы отлично это знаете.
Иоганна. Вы позвонили в Гамбург Геббельсу?
Отец. Да.
Иоганна. Сообщили ему, что из лагеря сбежал заключенный и умоляли о снисхождении к вашему сыну.
Отец. Я также просил, чтобы пощадили жизнь беглеца.
Иоганна. Само собой разумеется. (Пауза.) Но когда вы звонили Геббельсу...
Отец. Да?
Иоганна. Вы не могли знать точно, что шофер донес на Франца.
Отец. Он следил за нами без конца.
Иоганна. Да, но возможно, что он ничего не видел и уехал в город по другому поводу.
Отец. Возможно.
Иоганна. И, конечно, вы ни о чем его не спросили
Отец. Кого?
Иоганна. Этого Фрица.
Отец пожимает плечами.
Где он теперь?
Отец. В Италии, под деревянным крестом.
Иоганна (после паузы). Значит, мы никогда не узнаем, кто выдал беглеца. Если не Фриц, то вы...
Вернер (яростно). Я запрещаю тебе...
Отец. Не кричи все время, Вернер.
Вернер умолкает.
Вы правы, дитя мое. (пауза.) Когда я взял трубку, я решил — одно из двух! (Пауза.)
Иоганна. Один шанс из двух, когда речь идет об убийстве еврея... Это никогда не мешало вам спать?
Отец (спокойно). Никогда.
Вернер (отцу). Я полностью согласен с вами, отец. Все жизни равноценны. Но если приходится выбирать, то жизнь сына все же дороже.
Иоганна (мягко). Дело не в том, что ты думаешь, Вернер, а что мог подумать Франц. Что он подумал, Лени?
Лени (с улыбкой). Как-никак вы знаете фон Герлахов, Иоганна.
Иоганна. Замкнулся?
Лени. Уехал, не проронив ни олова, и никогда нам не писал.
Пауза.
Иоганна (отцу). Вы обещали все уладить, и он доверился вам. Как всегда.
Отец. Я сдержал слово: мне обещали, что беглеца пощадят. Как я мог предположить, что его убьют на глазах у моего сына?
Иоганна. То был сорок первый год, отец. В сорок первом благоразумие требовало предвидеть все. (Подходит к портрету Франца и разглядывает его.) Маленький пуританин, жертва Лютера, который ценой жизни хотел искупить ваш грех — продажу вами земли. (Поворачивается к отцу.) Вы все уничтожили. Все оказалось лишь игрой богатого шалунишки. Правда, игра была опасная, смертельно опасная, но только для партнера... Он понял, что ему все дозволено, потому что не несет ответственности за свои поступки...
Отец (просияв). Вот какую ему нужно было жену!
Вернер и Лени резко поворачиваются к отцу.
Вернер (яростно). Что?
Лени. Как это бестактно, отец!
Отец (Вернеру и Лени). Она сразу поняла. (Иоганне.) Не правда ли? Я должен был сторговаться на двух годах тюрьмы. Какой промах! Все было бы лучше, чем безнаказанность.
Пауза. Отец в глубокой задумчивости. Иоганна по-прежнему разглядывает портрет. Вернер встает, кладет руку ей на плечо, поворачивает ее к себе.
Иоганна (холодно). Что с тобой?
Вернер. Не жалей Франца: он из тех, кто и поражение обращает в победу.
Иоганна. Как?
Вернер (указывая на фотографию). Гляди! Двенадцать наград!
Иоганна. Двенадцать поражений. Он гнался за смертью, но ему не везло — смерть бежала быстрее его. (Отцу.) Итак! Он воевал, он вернулся в сорок шестом, а год спустя произошел скандал. Что это было?
Отец. Выходка нашей Лени.
Лени (скромно). Отец очень снисходителен ко мне. Искала случай развлечься. Вот и все.
Отец. К нам поместили американских офицеров. Она увлекала их, а потом, когда страсти разгорались, шептала им на ухо, что она нацистка, а они поганые евреи.
Лени. Чтобы охладить их пыл. Разве не забавно?
Отец. Но иногда они взрывались. Один из них пришел в ярость.
Лени. Обыкновенно если американец не еврей, то антисемит. Случается, что и еврей бывает антисемитом. Тот не был евреем и рассердился.
Иоганна. Что же произошло?
Лени. Хотел меня изнасиловать, Франц прибежал на помощь, они катались по полу. Американец оказался сильнее. Я взяла бутылку и хватила его по голове.
Иоганна. Он умер?
Отец (равнодушно). Где там! Разбилась бутылка. (Пауза.) Но пролежал полтора месяца в больнице. Франц, разумеется, все взял на себя.
Иоганна. И бутылку?
Отец. Все.
В глубине появляются два американских офицера.
(Поворачиваясь к ним.) ...Вследствие досадного недоразумения, простите, я хотел сказать — вследствие тяжелой ошибки. (Пауза.) Прошу вас, поблагодарите от моего имени генерала Хопкинса и передайте ему, что мой сын покинет Германию, как только получит визу.
Иоганна. В Аргентину?
Отец (поворачивается к ней, в то время как американцы исчезают). Таково было условие.
Иоганна. Понимаю.
Отец (небрежно). Американцы вели себя прекрасно.
Иоганна. Как Геббельс в сорок первом году.
Отец. Лучше! Гораздо лучше! Вашингтон собирался восстановить наши заводы и поручить нам создание торгового флота.
Иоганна. Бедный Франц!
Отец. Что мне оставалось? Тут были замешаны крупные интересы. По сравнению с ними разбитая голова капитана весила немного. Даже без моего вмешательства оккупанты замяли бы скандал.
Иоганна. Вполне возможно. (Пауза.) Он отказался уехать?
Отец. Не сразу. Виза была получена. На субботу назначен отъезд. А в пятницу утром Лени сообщила, что Франц больше не выйдет из своей комнаты. (Пауза.) У меня мелькнула мысль, что он умер, но, поглядев в глаза моей дочери, понял: она выиграла.
Иоганна. Что выиграла?
Отец. Этого она не сказала.
Лени (улыбаясь). Мы играем в поддавки. Кто проиграл, тот победитель.
Иоганна. А дальше что?
Отец. Так мы прожили тринадцать лет.
Иоганна (повернувшись к портрету). Тринадцать лет.
Вернер. Превосходно! Поверьте, я оценил вашу работу. Как вы ее разыграли, бедняжку. Поначалу она еле слушала вас, а потом, задыхаясь, задавала вопросы. Что ж, портрет завершен! (Смеется.) «Вот какая жена ему нужна!» Браво! Это просто гениально, отец!
Иоганна. Прекрати! Ты нас погубишь.
Вернер. Все равно мы погибли: что нам осталось? (Хватает Иоганну за руку выше локтя, притягивает к себе, глядит на нее в упор.) Куда ты смотришь? У тебя глаза пустые, как у статуи. (Внезапно резко отталкивает ее.) Вульгарнейшая лесть, и ты попалась в ловушку! Я в тебе обманулся, дорогая.
Пауза. Все молча смотрят на него.
Иоганна. Вот когда настало время.
Вернер. Время чего?
Иоганна. Последнего испытания, любовь моя.
Вернер. Какого испытания?
Иоганна. Твоего. (Пауза.) Мы у них в руках. Рассказывая о Франце, они рассчитывали, что их слова рикошетом попадут в тебя.
Вернер. Может, скажешь еще, что меня приворожили?
Иоганна. Никого они не приворожили: но хотели тебе внушить, что я заворожена.
Вернер. Будь любезна говорить яснее.
Иоганна. Им надо доказать, что тебе ничего не принадлежит, даже твоя жена.
Отец потихоньку потирает руки. Пауза.
(Внезапно.) Увези меня отсюда!
Короткая пауза.
Я тебя умоляю!
Вернер смеется.
(Жестко и холодно.) В последний раз прошу тебя — уедем! В последний раз! Ты слышишь меня?
Вернер. Слышу. У тебя нет других вопросов ко мне?
Иоганна. Нет.
Вернер. Стало быть, я могу поступить, как считаю нужным?
Усталый жест Иоганны.
Отлично. (Подходит к Библии.) Клянусь никогда не нарушить последней воли моего отца.
Отец. Ты останешься здесь?
Вернер (рука по-прежнему на Библии). Раз вы настаиваете. В этом доме я жил, в нем я и умру. (Склоняет голову.)
Отец (поднимаясь с кресла, дружелюбно). В добрый час. (Улыбается ему.)
Вернер поначалу угрюм, затем улыбается с покорной признательностью.
Иоганна (обводит всех взглядом). Так вот что значит семейный совет. (Пауза.) Вернер, я уезжаю. С тобой или без тебя. Выбирай.
Вернер (не глядя на нее). Без меня.
Тут про изменения весь пост! А изменения бывают разными и тут как там говориться: Дай мне силы изменить в моей жизни то, что я могу изменить, дай мужество и душевный покой принять то, что изменить не в моей власти, и дай мне мудрость отличить одно от другого. (с) И заметьте ни слова про тлен!
