Ещё описание этой любовной истории (можно так сказать, любовный многоугольник).
Изложение на основе романа Андре Моруа, в тексте цитируются стихи Сент-Бёва, посвящённые Адель Гюго.
Фотографии Адель Гюго и Шарля Огюстена Сент-Бёва.
ПЕРВОЕ ПОЯВЛЕНИЕ СЕНТ-БЁВА
Меня интересует личная жизнь Виктора Гюго. Но её невозможно оторвать от его работы.
В конце 1826 года в печати появляется его книга «Оды и баллады». Критики отмечали виртуозность его стихов, фантастических баллад (впоследствии автор называл их «романсами»).
Когда «Оды и баллады» вышли в свет, то «Дюбуа, сохранивший нежные воспоминания о «святом семействе» с улицы Вожирар, передал книгу своему бывшему ученику в Бурбонском коллеже Шарлю-Огюстену Сент-Бёву, который вёл отдел литературной критики в «Глобусе» и сказал ему: «Вот стихи молодого варвара Виктора Гюго, у которого есть талант… Я с ним знаком, и мы иногда встречаемся».
Сент-Бёв обладал широким образованием и был одним из самых проницательных умов своего времени, как его характеризует Моруа. «Серьёзный и умный» журнал «Глобус» избирательно относился к литераторам. И было большой победой, что в нём 2 января 1827 года о книге Гюго появился похвальный отзыв, написанный Сент-Бёвом.
Критик восхищался «пламенным стилем Гюго, его красочными образами, нежданными их переходами, гармонией его стиха».
Но особенно Сент-Бёв отметил некоторые стихи Гюго о любви. Надо сказать, что у образованного молодого критика был, выражаясь современным языком, пунктик: он мечтал о любви и счастье, но почему-то считал, что не способен внушить женщине любовь.
В статье он написал:
«Постарайтесь вообразить себе самые чистые часы любви, самую целомудренную нежность в браке, самое священное слияние душ перед взором господа, - словом, вообразите в мечтах наслаждения страсти, похищенной с небес, слетевшие к нам на крылах молитвы, и все ваши мечты осуществит, да ещё и превзойдёт поэт Гюго в стихотворениях, которым он дал прелестные названия: «Ещё раз о тебе» и «Её имя». Цитировать их – это значит омрачить их целомудренную тонкость чувства».
Вот часть из стихотворения «Ещё раз о тебе»:
Люблю и чту тебя, как высшее созданье,
Как предков правнуки благоговейно чтут,
Как любит брат сестру, что делит с ним страданья,
А старики – внучат, которые к ним льнут.
Я так люблю тебя, что слёзы умиленья
Текут из глаз моих при имени твоём…
Сент-Бёв был моложе Виктора на два года; следовательно, в 1827 году критику было 23 года, а поэту – 25 лет.
Отзыв о книге Гюго был подписан инициалами С.Б. Через два дня после выхода «Глобуса», Виктор отправил редактору журнала, господину Дюбуа, письмо, в котором благодарил его за признание его литературного труда, а также просил назвать, кто такой С.Б. и дать его адрес. Поэт хотел встретиться с автором статьи.
«Всё, что говорится в ней, - писал Гюго, - даже то, что могло бы противоречить моим взглядам или задеть моё самолюбие, сказано достойным тоном благожелательного и честного человека, это восхищает меня, и его замечания, очень ценные сами по себе, становятся для меня просто драгоценными».
Выяснилось, что С.Б. – это Сент-Бёв и он – сосед четы Гюго, так как живёт также на улице Вожирар, но в доме № 94. Гюго отправился туда, но критика не застал. На следующий день он сам пришёл.
По рассказам современников, Сент-Бёв – длинноносый молодой человек, робкий и хрупкий, дурно сложённый и несколько косноязычный. Он был рыжеволосым, имел большую – «для его тела» - голову. Сам он считал себя безобразным. Все, кто его знал, так не считали. К тому же, молодой человек был умным и очень интересным собеседником.
Вот так и состоялась их первая встреча: искусителя и его жертв.
В первый день их знакомства Виктор говорил много и всё о поэзии. А Сент-Бёв смотрел украдкой на Адель, был восхищен её красотой. Позже он выпустит «Книгу любви», в которой будет стихотворение «Что я рассказывал Адели»:
В наряде утреннем, юна, свежа, мила,
Она меня сперва в смущенье привела,
Так строг был взгляд её. Почтительно кивая,
Я слушал, как лилась поэта речь живая,
Но, на неё глаза переводя с него,
Боюсь, что, слушая, не слышал ничего…
Он говорил. Жена ему внимала стоя…
Я, наблюдая их, всё недоумевал,
Что с хрупким деревцем связало шумный вал…
Но вскоре мысль её, как видно, утомилась,
И находясь средь нас, она совсем забылась;
Хоть руки делали привычные дела,
Мечта её от нас далёко увела,
И, не засмейся он, она бы всё мечтала
И даже слов моих прощальных не слыхала.
Конечно, они были разными – Виктор Гюго и Сент-Бёв: и по стилю творчества, и по характеру и по отношению к окружающему миру. Один был – пламя, другой – если не лёд, то холодная вода.
Но, познакомившись, они поняли, что каждый может взять для себя что-то полезное от другого. В ту пору Сент-Бёв работал над обзором поэзии ХVI века. И ему были внове размышления Гюго «о рифме, о колорите, о фантазии, о ритме, о своей поэтике». А поэт любил поговорить, и был в восторге, когда его слушали.
Конечно, соседи быстро подружились. Тихому и очень «правильному» Сент-Бёву были интересны не только размышления Виктора; он видел внутренним своим оком блестящее литературное будущее Гюго и, не признаваясь, возможно, в этом – гордился знакомством с ним, причастностью к этой незаурядной личности.
Кроме того, благодаря поэту, молодой критик окунулся в новое для него – шумное общество «отряда романтиков»; Гюго был вожаком молодой поросли писателей, поэтов, драматургов…
Им восхищаются, ему расточают похвалы (за дело!), но поэт не собирается почивать на лаврах; он без устали работает. Ещё в детстве Виктор пробовал писать пьесы. И вот он задумал написать пьесу «Кромвель». Он прочитал сто книг об Оливере Кромвеле (1599-1638), английском политическом деятеле, лорд-протекторе Англии.
Тогда чтение автором своего произведения в каком-нибудь светском салоне, клубе входило в моду. 12 марта 1827 года Гюго читал «Кромвеля» в особняке господ Фуше на улице Шерш-Миди. Поэт отправил Сент-Бёв такое письмо:
«Все будут счастливы видеть вас, а я – особенно. Вы принадлежите к числу тех людей, перед которыми я всегда готов читать, так как люблю слушать ваши замечания…».
Конечно, Сент-Бёв был там. Потом он напишет доброжелательное письмо, но полное критических замечаний. А Альфред де Виньи сказал Гюго: «Из-за вашего Кромвеля покроются старческими морщинами все современные наши трагедии. Когда «Кромвель» взберётся на театральные подмостки, он там произведёт революцию, и вопрос будет решён».
Потом он будет выносить на суд слушателей стихи из сборника «Восточные мотивы», повесть «Последний день приговорённого к смерти», свои, известные всему миру, романы…
ПОД ГРОЗНЫМ ВЗГЛЯДОМ МУЖА
А что же Адель – жена и муза?
Она почти всегда беременная, или кормит ребёнка. Но, конечно, иногда она с мужем и его молодыми друзьями участвует в каких-то праздниках, прогулках; обедает с ними в каком-нибудь кабачке.
Старший брат Виктора Абель однажды, проходя мимо садика тётушки Саге, услышал скрипку. Зашёл, что-то съел, ему понравилась кухня. За двадцать су там подавали яичницу из двух яиц, жареного цыплёнка, сыр и вдоволь белого вина. Вот туда по воскресеньям и приходила молодая компания, возглавляемая Виктором. С ними была и Адель.
Как она себя чувствовала в этой шумной и весёлой ватаге молодых людей? Адель была приветливой и рассеянной, о чём-то мечтала, возможно, витала в облаках; больше молчала. И если «вдруг вмешивалась в разговор, то всегда невпопад. Впрочем, говорила она редко, - она очень боялась грозного взгляда мужа…».
Вот-вот, с этого всё и начинается – с грозного взгляда мужа! Получается, что Адель стала музой «домашнего разлива».
В 1826 году она родила сына Шарля. Материальное положение семьи улучшилось, и когда квартира на улице Вожирар стала тесна, Виктор снял большой особняк на улице Нотр-Дам-де-Шан. Там были аллеи, сады, мостики и даже пруд. Поэт любил там гулять и обдумывать свои литературные замыслы.
Сент-Бёв уже не мог обходиться без этого семейства. Он снял домик на той же улице. Там он жил с матерью. У Моруа:
«Надо пожалеть этого угрюмого юношу, отличавшегося усердием к наукам и тонким умом, страдавшего тайным уродством (гипоспадией), что ещё увеличивало его робость, - юношу, которого его душевное изящество предназначало для самой благородной любви, и вынужденного довольствоваться продажными женщинами, площадной Венерой. «Вы не знаете, - сказал он однажды с мрачной грустью, - не знаете вы, каково это - чувствовать, что никто тебя никогда не полюбит, а почему – признаться невозможно…».
То, что он обрёл в доме Гюго, ему казалось просто чудом. Ведь он нашёл там всё, чего у него не было: семейный очаг, друзей, детишек, которых он полюбил».
Сент-Бёв в письме от 11 октября 1829 года пел вот такие дифирамбы Виктору:
«Тот малый талант, которым я обладаю, развился у меня благодаря вашему примеру и вашим советам, принимавшим обличье похвал; я работал, потому что видел, как вы работаете, и потому, что вы считали меня способным работать; но собственное моё богатство так мало, что своим дарованием я всецело обязан вам, и после более или менее долгого пути оно вливается в ваши воды, как ручей вливается в реку или в море; вдохновение приходит ко мне лишь подле вас, от вас и от всего, что вас окружает.
Да и вся моя домашняя жизнь пока ещё протекает у вас. Я бываю счастлив, и чувствую себя уютно только на вашем диване или у вашего камелька».
В свою очередь, Виктор расточает похвалы Сент-Бёву:
Дай руку мне, поэт, - с моей соедини!
И лиру подними, и крылья распахни…
Взойди, взойди, звезда!
Эти похвалы нам уже известны – их расточал немецкий поэт Георг Гервег русскому писателю Александру Герцену. Тот тоже чувствовал себя уютно на диване и у камелька супругов Герценых. Чем это закончилось, мы уже знаем.
Виктор Гюго и Александр Герцен – жили в одну эпоху; Гюго старше на десять лет, но в период их возмужания это ничего не значило. Оба были шумными в молодости, талантливыми, счастливыми своим творчеством, любили и были любимы своими жёнами-музами…
И оба имели «рожки», как банально это не звучит.
В начале 1828 года скоропостижно умер отец Виктора. В том же году Адель родила ещё одного сына.
Они женаты шесть лет. Вполне возможно, что сексуально он не удовлетворён, потому что Адель во время беременностей плохо себя чувствует, у неё тяжёлые роды… Женщина устала, она уже не «разделяла пламя чувственности, обуревавшей этого «пьяного сборщика винограда».
Моруа осторожно предполагает, что в ту пору Виктор Гюго начинает думать о других женщинах. Тем более, что он много времени проводит с художниками в их мастерской, а там натурщицы, и не все из них строгих моральных правил.
Он начинает ухаживать за Жюли Дювидаль де Монферье. Но ничего не получилось из-за её брата – офицера. А потом вдруг старший брат Виктора Абель женился на этой даме, и она стала невесткой Гюго.
Но пока нет ещё примеров, что он нарушил клятву, данную при венчании в Соборе Сен-Сюльпис.
СНАЧАЛА ОН В РОЛИ ДУХОВНИКА
Всё чаще Адель остаётся одна. Её супруг бежит то в театр, то - к издателям, то изучает всё, что связано с историей Собора Парижской Богоматери…
И всё чаще рядом с Адель появляется друг их семьи, но, прежде всего, друг её мужа – Сент-Бёв. Обычно он заставал её в саду возле деревенского мостика; рядом, на лужайке, играли её дети.
«В начале дружбы двух писателей, - считает Моруа, - Адель не играла заметной роли. Новое материнство и кормление грудью маленького Франсуа-Виктора привели её, как и многих женщин, находящихся в таком физиологическом состоянии, к какой-то мечтательности.
Беседуя с нею наедине, он заметил, что вдали от своего знаменитого супруга она понемногу переходит к душевным излияниям».
У тех, кто склонен жить на краю чужого гнезда, есть дар духовника.
Оказывается, Сент-Бёв когда-то мечтал быть монахом и даже – кардиналом. Но какие страсти его, на самом деле, обуревают, он описал в своём романе «Сладострастие»:
«Я любил узнавать интимные привычки, обычаи в семье, мелочи домашнего уклада; знакомство с жизнью каждого нового дома, в который я попадал, всегда было для меня приятным открытием; уже на пороге дома я испытывал некий толчок, мгновенно улавливал обстановку, с увлечением определял малейшие оттенки взаимоотношения людей.
Но, вместо того, чтобы направить по прямому пути свой природный дар и вовремя поставить для него цель, я пустил его по кривым тропинкам, изощрил его, но обратил в пустое или даже пагубное искусство, и добрую часть своих дней и ночей проводил в том, что, крадучись, как вор, заглядывал в чужие сады и пытался попасть в гинекеи…».
Вот на одной своей такой кривой тропинке он и повстречал Адель.
О чём они говорили, и как исповедовалась ему эта женщина, подробно в его стихотворении «Утешения». Не могу привести здесь его - оно большое. Лишь отрывки (перевод М.Донского):
Как жду я вечера! И вот уж к трём часам,
Чуть-чуть придя в себя, я отправляюсь к вам.
Супруга вашего нет дома; на лужайке
Резвится детвора, - и я иду к хозяйке.
Прекрасны, как всегда, вы в кресле, и кивком
Вы мне велите сесть; мы, наконец, вдвоём…
Сент-Бёв описывает, что они ведут неспешный разговор; Адель рассказывает о том, как счастлива со своим мужем и детьми.
Однако же, дары судьбы перечисляя,
Вы завершаете с уныньем свой рассказ,
И скорбь туманит взор прекрасных чёрных глаз:
«Увы! Сколь взыскана я счастьем! Но не скрою, -
Не знаю почему, является порою
Внезапная тоска!"...
Теперь Адель часто плачет. Она плачет оттого, что её муж – ненасытный любовник, а она уже родила четверых детей и боится новых беременностей и родов; женщина чувствует себя подавленной величием своего мужа и его наставлениями; она его мало видит дома; его не интересуют её переживания; она чувствует себя рабой семьи…
Она хорошо рисовала, также недурно писала, но муж не интересовался её талантами. И, очень может быть, что Виктор скептически относился к литературному творчеству своей супруги. Такое нередко случается у «великих» творцов - мужей.
Подруг у неё нет. Её мать умерла в 1827 году. И тут появляется мужчина, который внимательно её слушает, сочувствует; он рядом с ней каждый день. Адель даже гордилась тем, «что с ней так серьёзно говорит человек, которого в Сенакле считали очень умным». Он умудряется утишить её уязвлённую гордость.
Сент-Бёв уже её искушал. Но осторожно. Он по-прежнему восхищался Виктором, не позволял себе никакой критики; боялся спугнуть этим Адель, ведь она любила своего мужа.
Эта женщина должна была заплатить ему, неуверенному в себе мужчине, за все его страдания.
А ещё, уже тогда, Сент-Бёв завидовал Гюго: его таланту, богатству, знакомству с известными в том веке людьми; что у него есть семья, красавица жена, дети…
КАК ЖЕНА ЦЕЗАРЯ – ВНЕ ПОДОЗРЕНИЯ
Адель, «эта добродетельная мать семейства», немного кокетничала с Сент-Бёвом. Зимой они уже не могли сидеть в саду и подолгу беседовать. Поэтому «монаху» разрешалось иногда заходить к ней в спальню; она даже не старалась переодеться, а встречала его в утреннем пеньюаре.
Вот так его описывал в своём заветном «Дневнике» Альфред де Виньи (кстати, он не поддерживал полного доверия Виктора Гюго к Сент-Бёву):
«Видел Виктора Гюго; с ним был Сент-Бёв, маленький, довольно безобразный человечек; лицо самое заурядное, спина больше чем сутулая; разговаривая, делает заискивающие и почтительные гримасы, словно угодливая старуха…
В области политической этот умный молодой человек господствует над Виктором Гюго и своим поведением, настойчивым воздействием привёл к тому, что он совсем изменил свои взгляды…».
Когда Виктора не было дома вечерами, они допоздна сидели у погасшего камина и разговаривали. Он влюбился.
Когда Сент-Бёв путешествовал, то писал Виктору Гюго и «наслаждался тогда счастьем, хорошо известным каждому влюблённому, - удовольствием послать через мужа весточку о себе его жене».
Он писал письма и Адели. В них жалобы, напоминающие стоны Георга Гервега в письмах Герцену и его супруге Наташе: какой он несчастный-разнесчастный.
«Мне по-прежнему тоскливо, потому что в душе у меня пусто, - писал Сент-Бёв Адели в 1829 году, - у меня нет цели в жизни, нет стойкости, нет дела; жизнь моя открыта всем ветрам, и я, как ребёнок, ищу вовне то, что может исходить лишь от меня самого; на свете есть только одно устойчивое, прочное - то, к чему я всегда стремлюсь в часы безумной тоски и неотвязных бредовых мыслей: это вы, это Виктор, ваша семья и ваш дом…».
Полгода длился этот сентиментальный роман. Они считали свои отношения целомудренными. Однако, что-то уже назревало, раз однажды она так всё устроила, что пришедший в три часа дня к ней Сент-Бёв, увидел, как она причёсывается. И потом написал такие стихи:
Ты встала, волосы рассыпались волной.
«Останьтесь!», - молвил мне негромкий голос твой.
Под нежною рукой блаженно и лениво
Струились волосы, как под дождями нива…
А что же Виктор? Он ничего не замечает! Если и замечает, то считает, что повода для ревности нет. Почему? Потому что «Сент-Бёв был его собственным другом и вовсе не соблазнительным мужчиной».
Типичная мужская ошибка! Замужняя женщина, разочарованная своим красивым и талантливым мужем, уже ищет другой тип мужчины. Такие, как Сент-Бёв, умный, но косноязычный, сутуловатый, маленький, «довольно безобразный человек», может пробудить у женщины жалость; а от жалости до влюблённости – не так далеко.
Такие, как Сент-Бёв – хорошие психологи. Они изучают объект своего внимания так же пристально, как учёный под микроскопом – микробов; находят те струны, за которые можно притянуть к себе. У них тихий голос, мягкие руки; они терпеливо слушают, успокаивают, ободряют; они хвалят наряды, причёски, вышивку, восхваляют в стихах, если их пишут…
В конце концов, Гюго заметил, какие чувства питает его соратник по литературе к Адели. Но тогда ему было недосуг во всё это вникать. Его пьесы шли в театре, он боялся провала. Семья испытывала нужду. Даже Адель была вовлечена в распространение билетов.
Есть предположения, что Сент-Бёв объяснился с Виктором Гюго. Как бы то ни было, но такая сцена есть в его романе «Сладострастие». Вполне возможно, что уже в обществе обсуждался этот адюльтер. С мая 1830 года у Гюго «появились серьёзные основания для горьких чувств».
Адель ждала пятого ребёнка. Драматургия принесла деньги. Гюго снял для своей семьи третий этаж недавно построенного особняка на новой улице Жана Гужона (это в районе Елисейских Полей, где в то время парижане разводили огороды). Сент-Бёв был в ярости. Переехать в богатый квартал он, бедняк, не мог. Но он мог снять комнатку в дешёвой гостинице, что и сделал.
Критик уехал в Руан, жил там у своего друга Ульрика Гуттенгера, и «с горделивой нескромностью откровенно рассказывал ему о своей любви к Адели».
Гуттенгер, называвший себя другом Гюго, поощрял преступные замыслы Сент-Бёва. Язык за зубами они не держали.
Беременная Адель часто плакала. А муж писал ей такие стихи:
Ты плакала тайком… Ты в грусти безнадёжной?
Следит за кем твой взор? Кто он – сей дух мятежный?
Какая тень на сердце вдруг легла?
Ты чёрной ждёшь беды, предчувствием томима?
Иль ожила мечта и пролетела мимо?
Иль это слабость женская была?
Вернувшись в Париж, Сент-Бёв навестил своих друзей. Но уже между ними пробежала чёрная кошка. Он пишет поэту «оправдательные» письма.
Надо видеть эти письма. В них ревность, зависть, лукавство, упрёки – «вчера вы были так грустны, так холодны, так плохо простились, что мне было очень больно»; заверения: «Поверьте, если я не прихожу к вам, то любить вас буду не меньше прежнего – и вас, и вашу супругу…».
И в другом письме от 5 июля 1830 года:
«Ах, не браните меня, мой дорогой великий друг; сохраните обо мне хотя бы одно воспоминание, живое, как прежде, неизменное, неизгладимое, - я так рассчитываю на это в горьком моём одиночестве…
Не отвечайте мне, друг мой; не приглашайте прийти к вам – я не могу. Скажите госпоже Гюго, чтобы она пожалела меня и помолилась за меня…».
Бумага всё стерпит. Переживал ли Сент-Бёв так, как писал, трудно сказать.
…В Париже революция. В саду Гюго свистят пули. Под звуки канонады супруга Виктора родила девочку, названную, как и мать, Аделью. Стул Сент-Бёва в доме четы Гюго пустует, критик к ним не приходит. Правда, он снова уехал.
Поэт сразу же принял новый режим. Он написал оду «К Молодой Франции» и очень хотел, чтобы её напечатал журнал «Глобус». Узнав, что Сент-Бёв вернулся из Нормандии, Гюго пошёл к нему.
Всё уладилось: критик написал «шапку» к оде и она была опубликована. Мало того, Виктор пригласил его быть крёстным отцом своей новорожденной дочери. Сент-Бёв согласился только тогда, когда Гюго сказал, что этого хочет Адель.
И каких только сюрпризов не бывает в жизни!
ТАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ
Да, пришло время, и жена начала отвергать Виктора, как мужа. Чуть не умерев при рождении пятого ребёнка, она боялась новых беременностей.
Но к этому времени он уже убедился, что и Адель испытывает к Сент-Бёву не только дружеские чувства. Что делает муж? Даёт пощечину сопернику? Вызывает его на дуэль? Пишет ему гневное письмо с требованием: никогда больше не переступать порог его дома? Выпытывает у Адели: «Было или не было?».
Ничего подобного! Это русские мужья, согрешив, начинают рассказывать во всех подробностях жене о своей измене; а если согрешит жена, то пытают её самым жестоким образом. Не раскалённым железом, конечно, а упрёками.
Так случилось с Герценом и Наташей. Может, она бы ещё пожила, если бы муж увёз её с детьми куда-нибудь подальше от искусителя Георга Гервега, запретил бы ему показываться на глаза… А они то жили в одном доме, то топтались на одних и тех же улицах.Почему Герцен-муж так вёл себя, не понятно.
Правда, в случае с Наташей Герцен есть одно «но» - она действительно любила немецкого поэта. Пусть с чьей-то точки зрения, он был плохим человеком, но сердцу нельзя приказать: не люби.
Наверное, французы относятся к адюльтеру по-другому. Адель снова была одна. У Гюго был договор с издателем на публикацию романа «Собор Парижской Богоматери». Его постоянно отвлекали разные дела.
Но, когда издатель припугнул писателя большими штрафами, то Виктор «купил себе бутылку чернил и вязанку из грубой серой шерсти, окутавшую его от шеи до кончиков пальцев, запер свои костюмы на ключ, чтобы не поддаться соблазну куда-нибудь отправиться вечером, и вошёл в свой роман, как в тюрьму».
А в журнале «Глобус» были крутые перемены. Во время споров бывший учитель Дюбуа дал пощечину своему бывшему ученику Сент-Бёву. Произошла дуэль, но никто не пострадал. Конечно, Адели сразу всё стало известно, и она не могла скрыть своё беспокойство.
Сент-Бёв оказался болтливым мужчиной; он встречным и поперечным рассказывал о своей любви к жене Виктора Гюго. Во время крещения маленькой Адели крёстный отец нашёл возможность ещё раз уверить госпожу Гюго в своей любви.
А как он рассказывал о себе, несчастном, в письмах разным друзьям: «посочувствуйте мне, потому что я страдаю от ужасных душевных мук…».
В 1830 году было намечено переиздание книги Сент-Бёва «Жизнь, мысли и стихи Жозефа Делорма». Автор написал статью, в которой было рассказано, что герой книги – несчастный поэт - покончил жизнь самоубийством.
Что сделал гениальный литератор Виктор Гюго, прочитал эту статью? Рассмеялся, почувствовав фальшь и лукавство? Нет, он заплакал. Оторвавшись от «Собора…», он написал другу «хорошее, ласковое письмо» и пригласил в гости.
Критик пришёл.
У Моруа:
«Сент-Бёв пришёл поблагодарить Гюго, и тот говорил с ним, как брат, умолял его отказаться от любви, губительной для их дружбы. Виктор Гюго, так же как Жорж Санд, как все романтики, уважал «право на страсть». Но вероятно, он думал о Сент-Бёве, как дон Руй Гомес об Эрнани: «Так вот мне плата за гостеприимство!».
Однако для него было бы ужасным отдать другому роль великодушного героя и согласиться сыграть роль ревнивого мужа. Он предложил Сент-Бёву предоставить Адели самой сделать выбор между ними двумя и при этом искренне верил, что поступает в высшей степени благородно…»
Как же он разозлил Сент-Бёва! У Адели было четверо детей, а критик был беден. Одно дело говорить о своей любви, и другое – стать мужем, взять на себя обязанность содержать любимую женщину и её детей. Следовательно, он и мысли не допускал, что они когда-нибудь будут жить, как семейная пара.
Как же ему повезло, как литератору! Всё, что не состоявшийся «монах», наблюдал в семье Гюго, все письма, разговоры он использовал в своих книгах. Например, о том объяснении с поэтом, он так описал в романе «Сладострастие», отдав свои чувства герою Амори:
«Меня так ошеломила эта сцена, так взволновала мягкость этого сильного человека, что я не мог ответить ничего вразумительного. Я даже не смел поднять глаз, боясь, что увижу, как краска смущения заливает это суровое и чистое лицо. Я торопливо пожал ему руку, пробормотав, что я всецело полагаюсь на него, и мы заговорили о другом…».
Вот такой талант – перевернуть всё вверх ногами! Себя он признал «оскорблённой стороной». Сент-Бёв писал письма, в которых «кипело бешенство», он клялся: «ноги моей больше у вас не будет»… А что же Гюго? Отвечал очень мягко.
Летом 1831 года Адель призналась, что разлюбила мужа. Гюго сам сказал об этом сопернику.
Как говорила одна из героинь кинофильма «Покровские ворота»: «Высокие отношения!».
Адель устала от частых сексуальных требований мужа, от его бурного темперамента. Очевидно, она поделилась с Сент-Бёвом своим отношением к постоянным домогательствам мужа. Иначе он не смог бы написать такие стихи:
Адель, бедняжечка! Как часто ночью тёмной,
В тот час, когда твой лев, свирепый, неуемный,
Врывается в твоё ночное забытье,
Чтобы схватить тебя и грубо взять своё.
Тебе приходится, овечка дорогая,
Вести тяжёлую борьбу, изнемогая,
Хитрить на все лады, чтоб верность сохранить
Тому, с кем чистых чувств тебя связала нить!
Они все – это трио – очень молоды. Виктору 29 лет, а жена и соперник ещё моложе.
Развитие этих странных отношений, адюльтера можно ещё долго описывать. А если кратко, то нужно сказать, что скучающая Адель начала тайно встречаться с Сент-Бёвом. Они гуляли, встречались в церкви.
Были ли они любовниками? Это было страстным желанием Сент-Бёва. Он хотел обладать любимой женщиной? Возможно, и это желание присутствовало, но в гораздо меньшей степени, чем желание - уязвить самолюбие её знаменитого мужа; «его торжество над Виктором Гюго могло быть полным только в тот день, когда Адель отдастся ему».
Уже давно об этом, как случившемся факте, критик раструбил всему свету. Париж вовсю сплетничал. Но Адель долго ещё не решалась переступить последнюю черту в любовных отношениях, если бы не старый, как мир, приём. Сент-Бёв притворился, что у него появилась женщина, а, может, так и было. А женщины у него были – он ходил в публичные дома.
Адель боялась потерять этого мужчину, но почему-то не боялась уже нежелательных беременностей. Наверное, всё, наконец-то, случилось в его комнатушке.
«Монах» тут же всё рассказал своим друзьям, и торжествовал, когда весть дошла до Гюго.
И что поэт? Он продолжает любить Адель, они живут в одном доме, он по-прежнему заботится о жене и детях, а ещё – о многочисленных родственниках. Ему надо много работать. И он работает; Гюго – один из самых плодовитых писателей Франции. Свою горечь от предательства Адели и друга он изливал в стихах. Они были наполнены тоской, сомнениями и возвышенным философским спокойствием.
Даже Сент-Бёв, если бы он был на это способен, пал бы перед ним на колени. Его слова: «О какой странной душевной силе это свидетельствует! Нечто подобное можно найти в мудрости царя Иудейского».
БЕЛАЯ САЛФЕТКА НА ПЕРИЛАХ
… Роман будет длиться долго. Но дружба Гюго и Сент-Бёва кончилась, хотя им приходилось постоянно сталкиваться на литературных дорогах. И всю оставшуюся жизнь Сент-Бёв следит за жизнью и творчеством Виктора, а его записные книжки будут заполняться язвительными замечаниями о Гюго и его книгах.
Потом Адель разочаруется: «Ухаживания её друга с реденькими рыжими волосами больше не утешали её в том, что около неё нет мужа».
Виктор Гюго встретит женщину – не очень талантливую актрису, но молодую и красивую - Жюльетту Друэ. Она – опытная в плотской любви женщина – даст Гюго то, чего не могла дать покорная и не страстная Адель. С Жюльеттой он будет счастлив пятьдесят лет.
Они дальше будут жить по такому сценарию. Гюго работает. Где бы он не жил (а жил он и вне Франции), рядом с ним, почти в соседних домах - жена и любовница. Они знают друг о друге. И не всегда с философским спокойствием относятся к такому соседству.
Когда Виктор Гюго, не довольный политическим режимом во Франции, сам себя отправит в изгнание, то везде с ним будет его семья (и Адель, конечно) и Жюльетта. На острове Гернси он снимает два соседних дома.
Он и там с упоением работает.И каждое утро совершает такой ритуал: проснувшись, он посылает воздушные поцелуи в сторону дома, где живёт Жюльетта. А затем выходит на балкон и вывешивает на его перилах белую салфетку - это знак любимой: "У меня всё хорошо".
У Гюго будут ещё любовницы. Эти женщины шлют ему письма, Гюго складывает их в ящик; Адель хотела бы только одного: чтобы этот ящик был закрыт на ключ.
Но страсти уже не те, что в молодости.
Гюго переживёт своих детей (кроме дочери Адели, психически больной, она закончит свои дни в 1915 г.), любовницу, жену и Сент-Бёва.Утешением ему будут внуки.
Великолепный сочинитель! Он прожил яркую жизнь, в которой был даже адюльтер.
господи.. Так начитаешься.. Несчастные люди.
