Чехов, Антон Павлович

[Сключики]

А вдруг пустят?) а там што, курьер? Да ладно, у нас небольшие расстояния.

[Сключики]

Цитаты Чехова про Сахалин:

"Мне страстно хочется спрятаться куда-нибудь лет на пять и занять себя кропотливым, серьезным трудом. Мне надо учиться, учить все с самого начала, ибо я, как литератор, круглый невежда; мне надо писать добросовестно, с чувством, с толком, писать не по пяти листов в месяц, а один лист в пять месяцев. Надо уйти из дому, надо начать жить за 700–900 р. в год, а не за 3–4 тысячи, как теперь, надо на многое наплевать, но хохлацкой лени во мне больше, чем смелости… "
"Еду я совершенно уверенный, что моя поездка не даст ценного вклада ни в литературу, ни в науку: не хватит на это ни знаний, ни времени, ни претензий. Нет у меня планов ни гумбольдтских, ни даже кеннановских. Я хочу написать хоть 100–200 страниц и этим немножко заплатить своей медицине, перед которой я, как Вам известно, свинья. Быть может, я не сумею ничего написать, но все-таки поездка не теряет для меня своего аромата: читая, глядя по сторонам и слушая, я многое узнаю и выучу."
Восьмимесячное путешествие на Сахалин и на Восток имело не только литературное, общественное, но и — что важнее — личное значение для Чехова. По его словам, оно содействовало его «возмужалости», породило «чертову пропасть планов», заставило переоценить собственную жизнь:
«…после сахалинских трудов и тропиков моя московская жизнь кажется мне до такой степени мещанскою и скучною, что мне хочется кусаться».
Жить и писать, как прежде, уже было нельзя.



Слишком избалованным он себя считал, на Сахалин поехал не из развлечения, а для науки.

[Araucaria]

Вроде бы он ещё в Индию ездил, и даже привёз оттуда двух мангустов, правда одного сломал другого потерял подарил кому-то, что ли

*

Это снимок, сделанный неизвестным фотографом на палубе парохода «Петербург» после выхода из Коломбо (о. Цейлон, ныне Шри-Ланка): Антон Павлович и мичман Глинка, в светлых костюмах и белых шляпах, держат в руках мангустов.

Чехов привез с Цейлона трех мангустов. Одна самка, правда, оказалась пальмовой кошкой (предположительно, так в те времена называли малую циветту или мусанга), т.к. продавший ее Чехову житель Цейлона попросту надул писателя. Антон Павлович шутливо писал в одном из писем:

Н.А. Лейкину
10 декабря 1890 г. Москва.
Из Цейлона я привез с собою в Москву зверей, самку и самца, перед которыми пасуют даже Ваши таксы и превосходительный Апель Апелич. Имя сим зверям — мангус. Это помесь крысы с крокодилом, тигром и обезьяной. Сейчас они сидят в клетке, куда посажены за дурное поведение: они переворачивают чернилицы, стаканы, выгребают из цветочных горшков землю, тормошат дамские прически, вообще ведут себя, как два маленьких чёрта, очень любопытных, отважных и нежно любящих человека. Мангусов нет нигде в зоологических садах; они редкость. Брем никогда не видел их и описал со слов других под именем «мунго». Приезжайте посмотреть на них.

Вот выдержка из другого письма:

  

«Мангусты уже имеют имена. Один мангуст зовётся «сволочью» — так, любя, его прозвали матросы; другой, имеющий очень хитрые жульнические глаза, именуется «Виктором Крыловым» (плодовитый, но бездарный драматург, пьесы которого Чехов не любил), третья, самочка, робкая, недовольная и вечно сидящая под рукомойником, зовется Омутовой (артистка, игравшая в пьесе Чехова «Иванов»)».

https://izbrannoe.com/news/eto-interesn ... e-svoloch/

Из плавания на Цейлон Антон Чехов привез в Россию трех мангустов. Одна самка, правда, оказалась пальмовой кошкой

Из письма Чехова брату:

«Возьми в рот штаны и подавись ими от зависти. Проехал я через всю Сибирь, 12 дней плыл по Амуру, 3 месяца и 3 дня прожил на Сахалине, был во Владивостоке, в Гонконге, в Сингапуре, ездил по железной дороге на Цейлоне, переплыл океан, видел Синай, обедал с Дарданеллами, любовался Константинополем и привез с собою миллион сто тысяч воспоминаний и трех замечательных зверей, именуемых мангусами. Оные мангусы бьют посуду, прыгают на столы и уж причинили нам убытку на сто тысяч, но тем не менее все-таки пользуются общею любовью».

В итоге остался только самец по кличке Сволочь. Через год он по ошибке убежал в лес.

Из письма Левитана Чехову:

«Как вы упустили мангуста? Ведь это черт знает что такое! Просто похабно везти из Цейлона зверя для того, чтобы он пропал в Калужской губернии!!!»

Через 18 дней зверь нашелся. Из письма Чехова Суворину:

«Мангус нашелся... Блуждал он по лесам 18 дней. Несмотря на ужасные для него климатические условия, он стал жирным – таково действие свободы. Да, сударь, свобода великая штука».
https://pikabu.ru/story/chekhov_i_mangustyi_8776146

[Сключики]

Про драматурга Виктора Крылова смешно придумал))

[Ted]

Вот здесь учитель литературы Юлий Халфин сравнивает Чехова с Достоевским,
вердикт:

Известно, что Чехов не любил Достоевского. Достоевский перенасыщен всем тем, что Чехову в литературе претило: герои то в лихорадке, то в помрачении рассудка. Привычные характеристики состояния: “задрожал”, “был в исступлении”, “ноги подкашивались”, “взрыв негодования”, “страшно побледнела”, “смеялась в истерике: хахаха!”. Даже сумасшедшие у Чехова ведут себя более сдержанно.

Где чеховский герой отделается пустяковой репликой, герой Достоевского бросится в пламенный спор. В кабаке или на площади он то падает на колени, то восстаёт на Бога. Чехов же уверяет, что люди обычно “приходят, уходят, обедают… говорят не очень умные вещи”. Достоевские “надрывы” — диссонанс для чеховского слуха. Даже самые необразованные герои Достоевского говорят удивительно умные речи. Его романы менее всего соответствуют чеховской установке, что литература должна изображать жизнь “как она есть”.

Мой односторонний взгляд разрушила ученица одиннадцатого класса Лена Сапожникова. Она предложила для сочинения тему «Чехов и Достоевский». Я объяснил, что сравнивать можно противоположных (что мы делали раньше: «Толстой и Достоевский»), но нельзя разных. Напомнил мысль Чехова о том, что невозможно писать, например, на тему «Тургенев и тигры». Ученица ответила, что помнит эту установку и возьмёт лишь сопоставимое: Злого Духа из «Легенды о Великом инквизиторе» и Чёрного монаха из чеховской повести.

Я новыми глазами перечитал «Чёрного монаха». Ассоциации с Достоевским рождались на каждом шагу.

“Ты призрак, галлюцинация”, — говорит Коврин Монаху. Иван Карамазов пытается то же самое доказать чёрту: “Ты болезнь моя, ты призрак... Ты моя галлюцинация”. Оба, и монах и чёрт, внушают героям их собственные заветные мысли. Да и сам монах, с христианской точки зрения, несомненно, воплощение дьявольской гордыни. Характерная черта её — помрачение ума. Иван Карамазов, как и Коврин, всё время на грани безумия. В безумии восстаёт на Бога Раскольников. Свидригайлов же поясняет, что болезнь вовсе не говорит о неистинности видений. Она лишь форма, с помощью которой человек преодолевает границы косного бытия. “Друг мой, — внушает Чёрный монах, здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди… Хочешь быть здоров и нормален, иди в стадо”...

Вот "Ассоциации (Чехова) с Достоевским рождались на каждом шагу." - вполне может говорить об общих ценностях Чехова и Достоевского.

[Ted]

Из письма Чехова брату:

«Возьми в рот штаны и подавись ими от зависти. Проехал я через всю Сибирь, 12 дней плыл по Амуру, 3 месяца и 3 дня прожил на Сахалине, был во Владивостоке, в Гонконге, в Сингапуре, ездил по железной дороге на Цейлоне, переплыл океан, видел Синай, обедал с Дарданеллами, любовался Константинополем и привез с собою миллион сто тысяч воспоминаний..."

Ох уж эти экстраверты...

[Asian devil]

Ох, какие у вас смешные споры. Этот зажатый скромник определённо интроверт. А произведения откровенно суховаты, несмотря на драматичность, что значит БЭ ценностный.
Был тем еще гедонистом - без комментариев.
Ну и кто кроме этика будет писать драму? Дост самый обычнейший.

[Ted]

Собсно, как я додумался до версии, что АЧ - Гек?
Я просматривал фотки с Чеховым, обратил внимание на его фото с Ольгой Книппер, которая - точно Габ (или как минимум - мужеподобный логик). И подумал, а что если они - дуальная пара... Но большинство же считает Чехова Робом, а два логика (Роб/Габ) плохо уживаются, значит Чехов - НЕ логик, а этик и версия Гека вполне реальна.
Ну и понеслось - почитал цитаты - да, Чехов - этик Гек.

И лица у них... подозрительно довольные, а почему?

[Сключики]

Ну вот вы типируете Дурова, Гейтса, Джобса в Робы, вы думаете, они прям нигде не ездили и ничего не видели, что ли?)

Цитаты отсюда
https://magazines.gorky.media/novyi_mi/ ... p289994915

Он родился 17 января (29-го по новому стилю) 1860 года в вольном портовом городе Таганроге (порто-франко — свободная таможенная зона), с детства видел заморские корабли в порту и жил среди людей разных национальностей — русских и украинцев, евреев и греков, немцев и итальянцев.

Жажда путешествий — это, конечно, состояние души. Но также, наверное, и характер. А чеховский характер — человеческий и писательский — все современники описывали как твердый и независимый. Кажется, лучше всех о нем сказал А. С. Суворин, друг, покровитель, издатель газеты “Новое время”: “Кремень-человек”. И добавлял: “В Чехове было что-то новое, независимое, как будто совсем из другой жизни <…> как будто жестокость, но жестокость правоты и твердости”.

И эту твердость Антон проявил с самых юных лет. Почти мальчишкой, в 16 лет, он остался “на хозяйстве” в Таганроге, когда отец с семьей сбежал от долгов в Москву. Но Антон сумел как-то распродать остатки домашнего скарба, посылая вырученные рубли в Москву, окончить гимназию, а затем приехать в Москву и поступить в 1879 году в университет. Именно он, в отличие от двух старших братьев, Александра и Николая, стал опорой всей семьи, подрабатывая, в частности, написанием юморесок и рассказов для сатирических журналов. Такая внутренняя твердость стала основой характера, частью его знаменитого кредо — “по капле выдавливать из себя раба”.

Поездка на Сахалин и плавание на пароходе Добровольного флота вокруг Азии в Одессу в 1890 году задумывались Чеховым вместе как единое путешествие на Восток, включая зарубежный. Хорошо известны как минимум два письма, в которых с самого начала намечался тот маршрут, который и был в целом осуществлен. Вот его окончательный вариант в письме от 16 марта 1890 года собрату по перу И. Леонтьеву (Щеглову): “Мой маршрут таков: Нижний, Пермь, Тюмень, Томск, Иркутск, Сретенск, вниз по Амуру до Николаевска, два месяца на Сахалине, Нагасаки, Шанхай, Ханькоу, Манила, Сингапур, Мадрас, Коломбо (на Цейлоне), Аден, Порт-Саид, Константинополь, Одесса…”

Поначалу, узнав о задуманном, родные были удивлены неожиданным решением, друзья и знакомые недоумевали и отговаривали, но Чехов был непреклонен: “Я еду — это решено бесповоротно”. Путешествие было, конечно, не только сверхдальним, трудным, но и опасным, на грани “игры с костлявой”. Недаром Антон в своей шутливой манере просил друзей перед отъездом “не поминать лихом”, а в случае “утонутия или чего-нибудь вроде” называл (в письме Суворину) наследницей сестру Марию: “Она заплатит мои долги”.

Главным объектом поездки был Сахалин. Отвечая на едкие замечания того же Суворина (“что за дикая фантазия”, “Сахалин никому не нужен и не интересен”), Чехов довольно резко и определенно ответил в письме от 9 марта 1890 года: “Сахалин может быть ненужным и неинтересным только для того общества, которое не ссылает на него тысячи людей и не тратит на него миллионов. <…> Это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный. <…> В места, подобные Сахалину, мы должны ездить на поклонение, как турки ездят в Мекку, а моряки и тюрьмоведы должны глядеть, в частности, на Сахалин, как военные на Севастополь. Из книг, которые я прочел и читаю, видно, что мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали, размножали преступников и всё это сваливали на тюремных красноносых смотрителей”.

Подготовка к своему, как оказалось, главному путешествию в жизни — отдельная глава в биографии писателя. Уже по составленному им самим списку из 65 работ, которые необходимо прочитать (книг, статей, газетных сообщений), виден тщательный и научный характер подготовки. С января 1890 года и до отъезда 21 апреля писатель практически все время сидел дома и штудировал труды. К работе были подключены друзья и родственники: Суворин слал из Петербурга атласы и редкие книги, сестра Маша и ее подруги делали нужные выписки в Румянцевской библиотеке, присылал выписки и книги старший брат Александр, актриса Клеопатра Каратыгина, одна из приятельниц писателя, делилась воспоминаниями (в длинных “письмах-романах”) о своей жизни в Сибири и на Сахалине.

Несмотря на то что по приезде Чехов сильно “расклеился” (или, как он писал в те дни друзьям, “кашляю, лихоражу и изображаю собою сплошной насморк”, “мучают перебои сердца”), писатель испытывал явный эмоциональный подъем. “Скажу только, — откровенничал он тогда с собратом по перу Леонтьевым (Щегловым), — что я доволен по самое горло, сыт и очарован до такой степени, что ничего больше не хочу и не обиделся бы, если бы трахнул меня паралич или унесла на тот свет дизентерия. Могу сказать: пожил! Будет с меня. Я был и в аду, каким представляется Сахалин, и в раю, т. е. на острове Цейлоне”.




Восемь месяцев в общей сложности он там ездил по Востоку. Но это ж не то, чтобы всю жизнь он прямо путешествовал.

[Сключики]

Ох, какие у вас смешные споры. Этот зажатый скромник определённо интроверт. А произведения откровенно суховаты, несмотря на драматичность, что значит БЭ ценностный.
Был тем еще гедонистом - без комментариев.
Ну и кто кроме этика будет писать драму? Дост самый обычнейший.

А вы читали его "Драму на охоте"? Это вообще какая-то драма не драма)) Стиль-то у него журналистский практически и написана она же в форме, что писатель принёс рукопись в журнал, что ли. А по сути - детектив вообще))

[Asian devil]

Ох, какие у вас смешные споры. Этот зажатый скромник определённо интроверт. А произведения откровенно суховаты, несмотря на драматичность, что значит БЭ ценностный.
Был тем еще гедонистом - без комментариев.
Ну и кто кроме этика будет писать драму? Дост самый обычнейший.

А вы читали его "Драму на охоте"? Это вообще какая-то драма не драма)) Стиль-то у него журналистский практически и написана она же в форме, что писатель принёс рукопись в журнал, что ли. А по сути - детектив вообще))

Я читал только "вишнёвый сад", о драме я наслушался от знакомых и прочих блогеров.
Тед выше цитировал сравнение Чехова и Достоевского и там написано, что Чехов старался описывать жизнь как она есть.
Различные жанры в этом плане меня не удивляют один фиг он писал о людях в первую очередь.

[Ted]

Ну вот вы типируете Дурова, Гейтса, Джобса в Робы, вы думаете, они прям нигде не ездили и ничего не видели, что ли?)

Сключики, а вы дайте свои версии типов этой троицы.
Я тоже умею задавать неудобные вопросы.

[Сключики]

Ну Драма на охоте - это практически Конан Дойль))

"В один из апрельских полудней 1880 года в мой кабинет вошел сторож Андрей и таинственно доложил мне, что в редакцию явился какой-то господин и убедительно просит свидания с редактором.
— Должно быть, чиновник-с, — добавил Андрей, — с кокардой...
— Попроси его прийти в другое время, — сказал я. — Сегодня я занят. Скажи, что редактор принимает только по субботам.
— Он и третьего дня приходил, вас спрашивал. Говорит, что дело большое. Просит и чуть не плачет. В субботу, говорит, ему несвободно... Прикажете принять?
Я вздохнул, положил перо и принялся ждать господина с кокардой. Начинающие писатели и вообще люди, не посвященные в редакционные тайны, приходящие при слове «редакция» в священный трепет, заставляют ждать себя немалое время. Они, после редакторского «проси», долго кашляют, долго сморкаются, медленно отворяют дверь, еще медленнее входят и этим отнимают немало времени. Господин же с кокардой не заставил ждать себя. Не успела за Андреем затвориться дверь, как я увидел в своем кабинете высокого широкоплечего мужчину, державшего в одной руке бумажный сверток, а в другой — фуражку с кокардой.
Человек, так добивавшийся свидания со мной, играет в моей повести очень видную роль. Необходимо описать его наружность.
Он, как я уже сказал, высок, широкоплеч и плотен, как хорошая рабочая лошадь. Всё его тело дышит здоровьем и силой. Лицо розовое, руки велики, грудь широкая, мускулистая, волосы густы, как у здорового мальчика. Ему под сорок. Одет он со вкусом и по последней моде в новенький, недавно сшитый триковый костюм. На груди большая золотая цепь с брелоками, на мизинце мелькает крошечными яркими звездочками бриллиантовый перстень. Но, что главнее всего и что так немаловажно для всякого мало-мальски порядочного героя романа или повести, — он чрезвычайно красив. Я не женщина и не художник. Мало я смыслю в мужской красоте, но господин с кокардой своею наружностью произвел на меня впечатление. Его большое мускулистое лицо осталось навсегда в моей памяти. На этом лице вы увидите настоящий греческий нос с горбинкой, тонкие губы и хорошие голубые глаза, в которых светятся доброта и еще что-то, чему трудно подобрать подходящее название. Это «что-то» можно подметить в глазах маленьких животных, когда они тоскуют или когда им больно. Что-то умоляющее, детское, безропотно терпящее... У хитрых и очень умных людей не бывает таких глаз.
От всего лица так и веет простотой, широкой, простецкой натурой, правдой... Если не ложь, что лицо есть зеркало души, то в первый день свидания с господином с кокардой я мог бы дать честное слово, что он не умеет лгать. Я мог бы даже держать пари.
Проиграл бы я пари или нет — читатель увидит далее.
Каштановые волосы и борода густы и мягки, как шёлк. Говорят, что мягкие волосы служат признаком мягкой, нежной, «шёлковой» души... Преступники и злые, упрямые характеры имеют, в большинстве случаев, жесткие волосы. Правда это или нет — читатель опять-таки увидит далее... Ни выражение лица, ни борода — ничто так не мягко и не нежно в господине с кокардой, как движения его большого, тяжелого тела. В этих движениях сквозят воспитанность, легкость, грация и даже — простите за выражение — некоторая женственность. Не много нужно усилий моему герою, чтобы согнуть подкову или сплющить в кулаке коробку из-под сардинок, а между тем ни одно его движение не выдает в нем физически сильного. За дверную ручку или за шляпу он берется, как за бабочку: нежно, осторожно, слегка касаясь пальцами. Шаги его бесшумны, рукопожатия слабы. Глядя на него, забываешь, что он могуч, как Голиаф, что одной рукой может поднять он то, чего не поднять пяти редакционным Андреям. Глядя на его легкие движения, не верится, что он силен и тяжел. Спенсер мог бы назвать его образцом грации.
Войдя ко мне в кабинет, он сконфузился. Его нежную, чуткую натуру, вероятно, шокировал мой нахмуренный, недовольный вид.
— Извините, ради бога! — начал он мягким, сочным баритоном. — Я врываюсь к вам не в урочное время и заставляю вас делать для меня исключение. Вы так заняты! Но видите ли, в чем дело, г. редактор: я завтра уезжаю в Одессу по одному очень важному делу... Имей я возможность отложить эту поездку до субботы, то, верьте, я не просил бы вас делать для меня исключение. Я преклоняюсь перед правилами, потому что люблю порядок...
«Как, однако, он много говорит!» — подумал я, протягивая руку к перу и тем давая знать, что мне некогда. (Уж больно надоели мне тогда посетители!)
— Я отниму у вас одну только минуту! — продолжал мой герой извиняющимся голосом. — Но прежде всего позвольте представиться... Кандидат прав Иван Петрович Камышев, бывший судебный следователь... К пишущим людям не имею чести принадлежать, но, тем не менее, явился к вам с чисто писательскими целями. Перед вами стоит желающий попасть в начинающие, несмотря на свои под сорок. Но лучше поздно, чем никогда.
— Очень рад... Чем могу быть полезен?
Желающий попасть в начинающие сел и продолжал, глядя на пол своими умоляющими глазами:
— Я притащил к вам маленькую повесть, которую мне хотелось бы напечатать в вашей газете. Я вам откровенно скажу, г. редактор: написал я свою повесть не для авторской славы и не для звуков сладких... Для этих хороших вещей я уже постарел. Вступаю же на путь авторский просто из меркантильных побуждений... Заработать хочется... Я теперь решительно никаких не имею занятий. Был, знаете ли, судебным следователем в С — м уезде, прослужил пять с лишком лет, но ни капитала не нажил, ни невинности не сохранил...
Камышев вскинул на меня своими добрыми глазами и тихо засмеялся.
— Надоедная служба... Служил-служил, махнул рукой и бросил. Занятий у меня теперь нет, есть почти нечего... И если вы, минуя достоинства, напечатаете мою повесть, то сделаете мне больше, чем одолжение... Вы поможете мне... Газета не богадельня, не странно-приимный дом... Я это знаю, но... уж вы будьте так добры...
«Лжешь»! — подумал я.
Брелоки и перстень на мизинце плохо вязались с письмом ради куска хлеба, да и по лицу Камышева пробежала чуть заметная, уловимая опытным глазом тучка, которую можно видеть на лицах только редко лгущих людей.
— Какой сюжет вашей повести? — спросил я.
— Сюжет... Как бы вам сказать? Сюжет не новый... Любовь, убийство... Да вы прочтете, увидите... «Из записок судебного следователя»...
Я, вероятно, поморщился, потому что Камышев сконфуженно замигал глазами, встрепенулся и проговорил быстро:
— Повесть моя написана по шаблону бывших судебных следователей, но... в ней вы найдете быль, правду... Всё, что в ней изображено, всё от крышки до крышки происходило на моих глазах... Я был и очевидцем и даже действующим лицом.
— Дело не в правде... Не нужно непременно видеть, чтоб описать... Это не важно. Дело в том, что наша бедная публика давно уже набила оскомину на Габорио и Шкляревском. Ей надоели все эти таинственные убийства, хитросплетения сыщиков и необыкновенная находчивость допрашивающих следователей. Публика, конечно, разная бывает, но я говорю о той публике, которая читает мою газету. Как называется ваша повесть?
— «Драма на охоте».
— Гм... Несерьезно, знаете ли... Да и, откровенно говоря, у меня накопилась такая масса материала, что решительно нет возможности принимать новые вещи, даже при несомненных их достоинствах...
— А уж мою-то вещь примите, пожалуйста... Вы говорите, что несерьезно, но... трудно ведь назвать вещь, не видавши ее... И неужели вы не можете допустить, что и судебные следователи могут писать серьезно?
Всё это проговорил Камышев заикаясь, вертя между пальцами карандаш и глядя себе ноги. Кончил он тем, что сильно сконфузился и замигал глазами. Мне стало жаль его.
— Хорошо, оставьте, — сказал я. — Только не обещаю вам, что ваша повесть будет прочтена в скором времени. Вам придется подождать...
— Долго?
— Не знаю... Зайдите месяца... этак через два, через три...
— Долгонько... Но не смею настаивать... Пусть будет по-вашему...
Камышев поднялся и взялся за фуражку.
— Спасибо за аудиенцию, — сказал он. — Пойду теперь домой и буду питать себя надеждами. Три месяца надежд! Но, однако, я вам надоел. Честь имею кланяться!
— Позвольте, одно только слово, — сказал я, перелистывая его толстую, исписанную мелким почерком тетрадь. — Вы пишете здесь от первого лица... Вы, стало быть, под судебным следователем разумеете здесь себя?
— Да, но под другой фамилией. Роль моя в этой повести несколько скандальна... Неловко же под своей фамилией... Так через три месяца?
— Да, пожалуй, не ранее...
— Будьте здоровехоньки!
Бывший судебный следователь галантно раскланялся, осторожно взялся за дверную ручку и исчез, оставив на моем столе свое произведение. Я взял тетрадь и спрятал ее в стол."

И там дальше эта тетрадь судебного следователя с расследованием убийства.

[Сключики]

Ну вот вы типируете Дурова, Гейтса, Джобса в Робы, вы думаете, они прям нигде не ездили и ничего не видели, что ли?)

Сключики, а вы дайте свои версии типов этой троицы.
Я тоже умею задавать неудобные вопросы.

А я могу вполне согласиться с Дуровым и Джобсом. О Гейтсе подробно как-то я не читала))

[Сключики]

Вот, кстати, в отличие от Достоевского "Преступление и наказание" - там вот точно по форме детектив, а по сути драма))

[GrayMan]

Чехов - один из моих самых любимых писателей. Причём, мне даже больше нравится читать о нём, чем его произведения. То есть как человек он мне нравится даже больше, чем как писатель. А ещё мне начинает нравиться версия Теда..

[Ted]

Ну Драма на охоте - это практически Конан Дойль))

Так Конан Дойль - Габ, и ценности ЧЛ (расследование) и ЧИ (тайна), что у Конан Дойля, что у АЧ - одинаковые.

[Asian devil]

Сключики, в таком случае было бы интересно сравнить стиль Чехова с Бальзаком, который тоже вроде про людей писал, но логик.
А то в этой "Драме на охоте" сплошь и рядом эмоциональные реакции: чуть не плача; в священный трепет; чуткую натуру и тд.

[GrayMan]

Тед, скажи правду - когда ты стал гением типирования?

[Сключики]

Сключики, в таком случае было бы интересно сравнить стиль Чехова с Бальзаком, который тоже вроде про людей писал, но логик.
А то в этой "Драме на охоте" сплошь и рядом эмоциональные реакции: чуть не плача; в священный трепет; чуткую натуру и тд.

Ну, Бальзак, я так понимаю, немножко и мистик ещё был))

Оноре де Бальзак. Отрывок из "Шагреневой кожи"

"-- А вы бегло читаете по-санскритски! -- сказал старик. -- Верно,
побывали в Персии или же в Бенгалии?
-- Нет, -- отвечал молодой человек, с любопытством ощупывая эту
символическую и очень странную кожу, совершенно негибкую, даже несколько
напоминавшую металлическую пластинку.
Старый антиквар опять поставил лампу на колонну и бросил на молодого
человека взгляд, полный холодной иронии и как бы говоривший: "Вот он уже и
не думает умирать! "
-- Это шутка? Или тайна? -- спросил молодой незнакомец.
Старик покачал головой и серьезным тоном сказал:
-- Не знаю, что вам ответить. Грозную силу, даруемую этим талисманом, я
предлагал людям более энергичным, нежели вы, но, посмеявшись над загадочным
влиянием, какое она должна была бы оказать на их судьбу, никто, однако ж, не
захотел рискнуть заключить договор, столь роковым образом предлагаемый
неведомой мне властью. Я с ними согласен, -- я усомнился, воздержался и...
-- И даже не пробовали? -- прервал его молодой человек.
-- Пробовать! -- воскликнул старик. -- Если бы вы стояли на Вандомской
колонне, попробовали бы вы броситься вниз? Можно ли остановить течение
жизни? Делил ли кто-нибудь смерть на доли? Прежде чем войти в этот кабинет,
вы приняли решение покончить с собой, но вдруг вас начинает занимать эта
тайна и отвлекает от мысли о смерти. Дитя! Разве любой ваш день не предложит
вам загадки, более занимательной, чем эта? Послушайте, что я вам скажу. Я
видел распутный двор регента[*]. Как вы, я был тогда в
нищете, я просил милостыню; тем не менее я дожил до ста двух лет и стал
миллионером; несчастье одарило меня богатством, невежество научило меня.
Сейчас я вам в кратких словах открою великую тайну человеческой жизни.
Человек истощает себя безотчетными поступками, -- из-за них-то и иссякают
источники его бытия. Все формы этих двух причин смерти сводятся к двум
глаголам желать и мочь. Между этими двумя пределами человеческой
деятельности находится иная формула, коей обладают мудрецы, и ей обязан я
счастьем моим и долголетием. Желать сжигает нас, а мочь -- разрушает, но
знать дает нашему слабому организму возможность вечно пребывать в спокойном
состоянии. Итак, желание, или хотение, во мне мертво, убито мыслью; действие
или могущество свелось к удовлетворению требований моего организма. Коротко
говоря, я сосредоточил свою жизнь не в сердце, которое может быть разбито,
не в ощущениях, которые притупляются, но в мозгу, который не изнашивается и
переживает все. Излишества не коснулись ни моей души, ни тела. Меж тем я
обозрел весь мир. Нога моя ступала по высочайшим горам Азии и Америки, я
изучил все человеческие языки, я жил при всяких правительствах. Я ссужал
деньги китайцу, взяв в залог труп его отца, я спал в палатке араба,
доверившись его слову, я подписывал контракты во всех европейских столицах и
без боязни оставлял свое золото в вигваме дикарей; словом, я добился всего,
ибо умел всем пренебречь. Моим единственным честолюбием было -- видеть.
Видеть -- не значит ли это знать?.. А знать, молодой человек, -- не значит
ли это наслаждаться интуитивно? Не значит ли это открывать самую сущность
жизни и глубоко проникать в нее? Что остается от материального обладания?
Только идея. Судите же, как прекрасна должна быть жизнь человека, который,
будучи способен запечатлеть в своей мысли все реальности, переносит
источники счастья в свою душу и извлекает из них множество идеальных
наслаждений, очистив их от всей земной скверны. Мысль -- это ключ ко всем
сокровищницам, она одаряет вас всеми радостями скупца, но без его забот. И
вот я парил над миром, наслаждения мои всегда были радостями духовными. Мои
пиршества заключались в созерцании морей, народов, лесов, гор. Я все
созерцал, но спокойно, не зная усталости; я никогда ничего не желал, я
только ожидал. Я прогуливался по вселенной, как по собственному саду. То,
что люди зовут печалью, любовью, честолюбием, превратностями, огорчениями,
-- все это для меня лишь мысли, превращаемые мною в мечтания; вместо того
чтобы их ощущать, я их выражаю, я их истолковываю; вместо того чтобы
позволить им пожирать мою жизнь, я драматизирую их, я их развиваю; я
забавляюсь ими, как будто это романы, которые я читаю внутренним своим
зрением. Я никогда не утомляю своего организма и потому все еще отличаюсь
крепким здоровьем. Так как моя душа унаследовала все не растраченные мною
силы, то моя голова богаче моих складов. Вот где, -- сказал он, ударяя себя
по лбу, -- вот где настоящие миллионы! Я провожу свои дни восхитительно: мои
глаза умеют видеть былое; я воскрешаю целые страны, картины разных
местностей, виды океана, прекрасные образы истории. У меня есть воображаемый
сераль, где я обладаю всеми женщинами, которые мне не принадлежали. Часто я
снова вижу ваши войны, ваши революции и размышляю о них. О, как же
предпочесть лихорадочное, мимолетное восхищение каким-нибудь телом, более
или менее цветущим, формами, более или менее округлыми, как же предпочесть
крушение всех ваших обманчивых надежд -- высокой способности создавать
вселенную в своей душе; беспредельному наслаждению двигаться без опутывающих
уз времени, без помех пространства; наслаждению -- все объять, все видеть,
наклониться над краем мира, чтобы вопрошать другие сферы, чтобы внимать
богу? Здесь, -- громовым голосом воскликнул он, указывая на шагреневую кожу,
-- мочь и желать соединены! Вот они, ваши социальные идеи, ваши чрезмерные
желания, ваша невоздержность, ваши радости, которые убивают, ваши скорби,
которые заставляют жить слишком напряженной жизнью, -- ведь боль, может
быть, есть не что иное, как предельное наслаждение. Кто мог бы определить
границу, где сладострастие становится болью и где боль остается еще
сладострастием? Разве живейшие лучи мира идеального не ласкают взора, меж
тем как самый мягкий сумрак мира физического ранит его беспрестанно? Не от
знания ли рождается мудрость? И что есть безумие, как не безмерность желания
или же могущества?
-- Вот я и хочу жить, не зная меры! -- сказал незнакомец, хватая
шагреневую кожу.
-- Берегитесь, молодой человек! -- с невероятной живостью воскликнул
старик.
-- Я посвятил свою жизнь науке и мысли, но они не способны были даже
прокормить меня, -- отвечал незнакомец. -- Я не хочу быть обманутым ни
проповедью, достойной Сведенборга[*], ни вашим восточным
амулетом, ни милосердным вашим старанием удержать меня в этом мире, где
существование для меня более невозможно. Так вот, -- добавил он, судорожно
сжимая талисман в руке и глядя на старика, -- я хочу царственного,
роскошного пира, вакханалии, достойной века, в котором все, говорят,
усовершенствовано! Пусть мои собутыльники будут юны, остроумны и свободны от
предрассудков, веселы до сумасшествия! Пусть сменяются вина, одно другого
крепче, искрометнее, такие, от которых мы будем пьяны три дня! Пусть эта
ночь будет украшена пылкими женщинами! Хочу, чтоб исступленный разгул увлек
нас на колеснице, запряженной четверкой коней, за пределы мира и сбросил нас
на неведомых берегах! Пусть души восходят на небеса или же тонут в грязи, --
не знаю, возносятся ли они тогда или падают, мне это все равно. Итак, я
приказываю мрачной этой силе слить для меня все радости воедино. Да, мне
нужно заключить все наслаждения земли и неба в одно последнее объятие, а
затем умереть. Я желаю античных приапей после пьянства, песен, способных
пробудить мертвецов, долгих, бесконечно долгих поцелуев, чтобы звук их
пронесся над Парижем, как гул пожара, разбудил бы супругов и внушил бы им
жгучий пыл, возвращая молодость всем, даже семидесятилетним!
Тут в ушах молодого безумца, подобно адскому грохоту, раздался смех
старика и прервал его столь властно, что он умолк.
-- Вы думаете, -- сказал торговец, -- у меня сейчас расступятся
половицы, пропуская роскошно убранные столы и гостей с того света? Нет, нет,
безрассудный молодой человек. Вы заключили договор, этим все сказано. Теперь
все ваши желания будут исполняться в точности, но за счет вашей жизни. Круг
ваших дней, очерченный этой кожей, будет сжиматься соответственно силе и
числу ваших желаний, от самого незначительного до самого огромного. Брамин,
которому я обязан этим талисманом, объяснил мне некогда, что между судьбою и
желанием его владельца установится таинственная связь. Ваше первое желание
-- желание пошлое, я мог бы его удовлетворить, но позаботиться об этом я
предоставляю событиям вашего нового бытия. Ведь в конце концов вы хотели
умереть? Ну что ж, ваше самоубийство только отсрочено.
Удивленный, почти раздраженный тем, что этот странный старик с его
полуфилантропическими намерениями, ясно сказавшимися в этой последней
насмешке, продолжал глумиться над ним, незнакомец воскликнул:
-- Посмотрим, изменится ли моя судьба, пока я буду переходить
набережную! Но если вы не смеетесь над несчастным, то в отместку за столь
роковую услугу я желаю, чтобы вы влюбились в танцовщицу! Тогда вы поймете
радость разгула и, быть может, расточите все блага, которые вы столь
философически сберегали."

[Сключики]

Бальзака тяжеловато читать, стиль этот французский тоже)) тяжеловесный какой-то).

[Araucaria]

Для версии робеспьера несколько странно, что ему хорошо удавались юмор стилизации и даже пародии (Тысяча одна страсть, или Страшная ночь, Жёны артистов)

«Вниманию португальцев и их дочерей. В одном из городов Америки, открытой Христофором Колумбом, человеком крайне энергичным и отважным, жил-был себе доктор Таннер. Этот Таннер был более артистом в своем роде, чем ученым, а потому известен земному шару и Португалии не как ученый, а как артист в своем роде. Будучи американцем, он в то же самое время был и человеком, а если он был человеком, то рано или поздно он должен был влюбиться, что и сделал он однажды. Влюбился он в одну прекрасную американку, влюбился до безумия, как артист, влюбился до того, что однажды вместо aquae distillatae прописал argentum nitricum, — влюбился, предложил руку и женился. Жил он с прекрасной американкой на первых порах весьма счастливо, так счастливо, что медовый месяц тянулся, вопреки естеству этого месяца, не месяц, а шесть месяцев. Нет сомнения, что Таннер, будучи человеком ученым, а следовательно, и самым уживчивым, прожил бы с женой счастливо до самой могилы, если бы не усмотрел за нею одного страшного порока. Порок madame Таннер заключался в том, что она ела по-человечески. Этот порок жены кольнул Таннера в самое сердце. «Я перевоспитаю ее!» — задал он себе задачу и начал развивать m-me Таннер. Сперва отучил он ее завтракать и ужинать, потом чай пить. Через год после свадьбы m-me Таннер приготовляла к обеду уже не четыре, а только одно блюдо, через два же года после подписания свадебного контракта она умела уже довольствоваться баснословным количеством пищи. А именно, в одни сутки поедала и выпивала она следующее количество питательных веществ: 1 gr. солей

5 gr. белковых веществ

2 gr. жира

7 gr. воды (дистиллированной)

1/23 gr. венгерского вина

Итого 151/23 гран.

Газов мы не считаем, потому что наука еще не в состоянии точно определять количеств потребляемых нами газов. Таннер торжествовал, но недолго. На четвертый год его брачной жизни его начала терзать мысль, что m-me Таннер поедает много белковых веществ. Он еще с большей энергией принялся за дрессировку и, пожалуй, достиг бы сокращения 5 гран до одного или нуля, если бы не почувствовал, что он разлюбил свою жену. Будучи эстетиком, он не мог не разлюбить своей жены. M-me Таннер, вместо того, чтобы до глубокой старости быть американской красавицей, вздумала ни с того ни с сего обратиться в подобие американской щепки, лишиться своих прекрасных форм и умственных способностей, чем и показала, что она хотя и годится еще для дальнейших дрессировок, но стала уже совершенно негодной для супружеской жизни. D-r Таннер потребовал развода. Явились в его дом ученые эксперты, осмотрели со всех сторон m-me Таннер, посоветовали ей ехать на воды, делать гимнастику, прописали ей диету и нашли требование своего уважаемого коллеги вполне законным. D-r Таннер дал своим коллегам-экспертам по доллару, угостил их хорошим завтраком и… с этих пор Таннер живет в одном месте, а жена его в другом. Печальная история! Женщины, как часто вы бываете причиною несчастий великих людей! Женщины, не вы ли виновницы того, что великие люди очень часто не оставляют после себя потомства? Португальцы, на вашей совести лежит воспитание ваших дочерей! Не делайте из ваших дочерей разорительниц домашних очагов и гнезд!! Мы кончили. Завтрашний номер, по случаю дня рождения редактора, не выйдет. Португальцы! Кто из вас не взнес подписных денег сполна, тот пусть поспешит доплатить!»— Бедная m-me Таннер! — прошептала Амаранта, пробежав этот рассказец. — Бедная! Как она несчастлива! О, как я счастлива сравнительно с нею! Как я счастлива!

Амаранта, обрадованная тем, что есть на этом свете люди несчастнее ее, старательно сложила газетный лист, положила его в коробочку и, радуясь, что она не m-me Таннер, разделась и легла спать.

Ну то есть, я пыталась как-то отследить впечатления от текстов, условно, типируемых в гексли авторов, не полностью похоже, но какая-то грань общая есть. Возможно просто ЧИ общая у них.

[Агриппина]

Мне про вротмнештаны понравилось. Пойду запощу себе где-нибудь на память.

[Сключики]

Видеть -- не значит ли это знать?.. А знать, молодой человек, -- не значит
ли это наслаждаться интуитивно? Не значит ли это открывать самую сущность
жизни и глубоко проникать в нее? Что остается от материального обладания?
Только идея.

Интересное, кстати, у Бальзака))

Его можно читать только в кратком пересказе

Краткое содержание Шагреневая кожа Бальзака

В первой части романа («Талисман») Рафаэль де Валантен, разочаровавшись в жизни, решает покончить с собой, бросившись в реку Сену с моста ночью. Перед этим он проигрывает последние деньги и, чтобы скоротать время до ночи, заходит в лавку с древностями. Там сухонький старичок предлагает ему стать владельцем удивительной реликвии – шагреневой кожи. Сзади на этом кусочке печать Соломона и пояснение, что придется отдавать свою жизнь в обмен на исполнение любых желаний. Юноша соглашается на рисковую сделку.

Выйдя из лавки, он встречает приятелей. Они предлагают писать оппозиционную газету. Молодой человек идет с ними на ужин к богачу Тайферу. Они праздно проводят время. После ужина приходят танцовщицы, пытаясь выдавать себя за невинных ангелов. С двумя такими – Акилиной и Ефрасией – Рафаэль с другом Эмилем разговорились. Девушки не верят в любовь и прожигают жизнь.

Во второй части («Женщина без сердца») Рафаэль повествует о своей безответной любви к красавице русского происхождения Феодоре, которая оказалась пустышкой, но довольно богатой. Ради нее он совершал глупости, наделал долгов, страдал, пытался завоевать ее и стать частью высшего света. Запутавшись вконец, он хотел умереть. Жизнь Рафаэля как качели – то богатство, то банкротство родителей; то неутомимый труд над научной работой, скромная жизнь, то мотовство и праздность.

В тяготах его поддерживали хозяйка его квартиры госпожа Годэн и ее дочь Полина, которую он учил игре на фортепиано в благодарность за услуги по быту.

В конце второй части романа пьяный Рафаэль захотел стать миллионером. Наутро желание сбывается – он становится наследником богатого родственника из Калькутты.

Каждый раз, как желание исполняется, шагреневая кожа съёживается. В третьей части романа («Агония») Рафаэль осознает, что жизнь коротка. Но тут в театре он видит Полину – она прекрасна и теперь богата. Он загадывает, чтобы она любила его. Вскоре они женятся. Шагрень все меньше. В сердцах он выбрасывает ее в колодец в своем саду. Садовник через время возвращает ее. Растянуть кожу не помогли ни зоолог, ни физик, ни химик. Кожу не изменило ничто: ни пресс, ни реактивы.

Рафаэль заболевает чахоткой. Врачи помочь не могут. На курорте люди игнорируют его. Из-за конфликта он убивает на дуэли человека. Пытается жить в деревне, но жалость местных гонит его в Париж. В опиумном сне существует, пока не умирает от желания к своей Полине, разыскавшей его, в ее объятиях.

Роман учит - как пагубно в молодости хотеть все и сразу и поддаваться порочным страстям.

[Asian devil]

Что Бальзак мистик не удивляет. БИ она, так сказать, располагает