Любимые стихи

[Сключики]

Стихи, тексты песен, которые пришлись под настроение.

[Сключики]

Юрий Левитанский
Диалог у новогодней елки
— Что происходит на свете? — А просто зима.
— Просто зима, полагаете вы? — Полагаю.
Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю
в ваши уснувшие ранней порою дома.

— Что же за всем этим будет? — А будет январь.
— Будет январь, вы считаете? — Да, я считаю.
Я ведь давно эту белую книгу читаю,
этот, с картинками вьюги, старинный букварь.

— Чем же все это окончится? — Будет апрель.
— Будет апрель, вы уверены? — Да, я уверен.
Я уже слышал, и слух этот мною проверен,
будто бы в роще сегодня звенела свирель.

— Что же из этого следует? — Следует жить,
шить сарафаны и легкие платья из ситца.
— Вы полагаете, все это будет носиться?
— Я полагаю, что все это следует шить.

— Следует шить, ибо сколько вьюге ни кружить,
недолговечны ее кабала и опала.
— Так разрешите же в честь новогоднего бала
руку на танец, сударыня, вам предложить!

— Месяц — серебряный шар со свечою внутри,
и карнавальные маски — по кругу, по кругу!
— Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку,
и — раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три!..

[Сключики]

Вера Полозкова
Сыновья

вот они, мои дети, мои прекрасные сыновья
узкая порода твоя
широкая бровь твоя
и глаза цвета пепла
цвета тамариндовой косточки
нераспаханного жнивья

подбородки с ямкой, резцы с отчётливой кривизной
и над ними боженька, зримый, явственный и сквозной
полный смеха и стрёкота, как полуденный майский зной

шелковичные пятна в тетрадях в клетку и дневниках
острые колени в густой зелёнке и синяках
я зову их, они кричат мне "мы скоро! скоро!"
но всё никак

[Сключики]

Вера Полозкова

у бабушки растёт на даче виноград.
вокруг беседки сплошь, сиреневый и кислый,
и в нём сверчки поют и птицы говорят,
и я играю в нём или лежу без мыслей.

у бабушки стоит в гостиной патефон:
в нем марк бернес поет и леонид утёсов.
под голоса былых таинственных времён
варенье варим мы из спелых абрикосов.

и я иду наверх: в окошко чердака
я вижу моря край и серебристый отсвет,
и зёрна парусов, и сразу облака,
и куст в цветах, под ним соседский серый кот спит.

я выношу, когда еще роса,
в беседку жаркий чай с листочком мяты дикой,
а бабушка несет в тарелках через сад
оладьи с яблоком и творог с голубикой.

— когда я вырасту в красавца моряка,
я в рейс возьму компот и твой пирог с черешней
и длинный дам гудок. услышишь с чердака?
и бабушка серьезно скажет:
— ну конечно.

[Сключики]

волшебнику

свет скользит по стеклу купе, по казённым, с печатями, занавескам,
и случайным отблеском ловится в нём, нерезком,
мое сердце, что падает вниз с моста и ложится с далёким плеском
на ладони днепра

так давно я учусь умирать легко, что совсем утрачивается навык
жить помногу и с гордостью, как это водится у зазнаек;
всякий поезд, в котором я, ближе к ночи заваливается набок,
обращается в прах

где тот голос, что вечно пел из тебя, паршивца
лишь о том, что терять легко, если раз решиться,
хороша лапшица, ткань бытия продолжает шиться,
а потом запнулся и произнёс: "прости, я в тебе ошибся",
и ты нем и неправ

[Tooty]

e1dfcd487f500d69357a9b88a5b8fae2.jpg (84.21 КБ) 2896 просмотров

[Сключики]

огромный город — не хватает глаз —
прокуренный от шахт до антресолей,
и где-то в глубине сидим мы с олей,
и поглощаем углекислый газ.
есть что-то, что обязывает нас.
вот пес, что дремлет, старый и ничей,
в соломке мелких солнечных лучей,
вот горький ветер, ниоткуда родом —
они обычно служат поворотом ,
каких-то тайных внутренних ключей.
и оля с камерой идет по огородам,
а я ищу словцо погорячей.
то, что получится, и будет кислородом.
мы фабрики счастливых мелочей.
идет состав одышливый вдали,
мальчишка паучка кладет за плинтус,
и бабушки за хлебушек — «подвиньтесь!» —
отсчитывают звонкие рубли, —
все это черно-белый "фотосинтез"
а мы такие легкие
земли.

***

Мать-одиночка растит свою дочь скрипачкой,
Вежливой девочкой, гнесинской недоучкой.
«Вот тебе новая кофточка, не испачкай».
«Вот тебе новая сумочка с крепкой ручкой».

Дочь-одиночка станет алкоголичкой,
Вежливой тётечкой, выцветшей оболочкой,
Согнутой чёрной спичкой, проблемы с почкой.
Мать постареет и все, чем ее ни пичкай,
Станет оказывать только эффект побочный.

Боженька нянчит, ни за кого не прочит,
Дочек делить не хочет, а сам калечит.
Если графа «отец», то поставлен прочерк,
А безымянный палец – то без колечек.
Оттого, что ты, Отче, любишь нас больше прочих,
Почему-то еще ни разу не стало
легче.

***

Что тебе рассказать? Не город, а богадельня.
Всякий носит себя, кудахтая и кривясь.
Спорит ежеутренне, запивает еженедельно,
Наживает долги за свет, интернет и связь.
Моя нежность к тебе живет от тебя отдельно,
И не думаю, что мне стоит знакомить вас.

В моих девочках испаряется спесь и придурь,
Появляется чувство сытости и вины.
Мои мальчики пьют, воюют и делят прибыль –
А всё были мальчишки, выдумщики, вруны;
Мое сердце решает, где ему жить, и выбор,
Как всегда, не в пользу твоей страны.

Мне досталась модель оптического девайса,
Что вживляешь в зрачок – и видишь, что впереди.
Я душа молодого выскочки-самозванца,
Что приходит на суд нагая, с дырой в груди,
«нет, не надо все снова, Господи, Господиии».
Бог дает ей другое тело – мол, одевайся,
Подбирай свои сопли и уходи.

[halfblood]

Будь со мной прозрачнее и проще:
у меня осталась ты одна.
Дом сожжён и вырублены рощи,
где моя туманилась весна,

где берёзы грезили и дятел
по стволу постукивал… В бою
безысходном друга я утратил,
а потом и родину мою.

И во сне я с призраками реял,
наяву с блудницами блуждал,
и в горах я вымыслы развеял,
и в морях я песни растерял.

А теперь о прошлом суждено мне
тосковать у твоего огня.
Будь нежней, будь искреннее. Помни,
ты одна осталась у меня.

Набоков

[GrayMan]

Солдат всегда здоров
Солдат на все готов
И пыль, как из ковров
Мы выбиваем из дорог

И не остановиться
И не сменить ноги
Сияют наши лица
Сверкают сапоги!

По выжженной равнине
За метром метр
Идут по Украине
Солдаты группы "Центр"

На "первый-второй" рассчитайсь!
Первый-второй
Первый, шаг вперед! – и в рай
Первый-второй

А каждый второй – тоже герой
В рай попадет вслед за тобой
Первый-второй
Первый-второй
Первый-второй

А перед нами все цветет
За нами все горит
Не надо думать – с нами тот
Кто все за нас решит

Веселые – не хмурые
Вернемся по домам
Невесты белокурые
Наградой будут нам!

Всё впереди, а ныне
За метром метр
Идут по Украине
Солдаты группы "Центр"

На "первый-второй" рассчитайсь!
Первый-второй
Первый, шаг вперед! – и в рай
Первый-второй

А каждый второй – тоже герой
В рай попадет вслед за тобой
Первый-второй
Первый-второй
Первый-второй

Высоцкий

[GrayMan]

Кавалергарда век недолог,
И потому так сладок он.
Труба трубит, откинут полог,
И где-то слышен сабель звон.
Еще рокочет голос струнный,
Но командир уже в седле.
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле.

Напрасно мирные забавы
Продлить пытаетесь, смеясь.
Не раздобыть надежной славы,
Покуда кровь не пролилась.
И как ни сладок мир подлунный,
Лежит тревога на челе.
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле.

Течет шампанское рекою,
И взор туманится слегка.
И все как будто под рукою,
И все как будто на века.
Крест деревянный иль чугунный
Назначен нам в грядущей мгле.
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле.

Окуджава

[Сключики]

Александр Галич
Еще раз о черте

Я считал слонов и в нечет и в чет,
И все-таки я не уснул,
И тут явился ко мне мой черт,
И уселся верхом на стул.

И сказал мой черт: — Ну, как, старина,
Ну, как же мы порешим?
Подпишем союз, и айда в стремена,
И еще чуток погрешим!

И ты можешь лгать, и можешь блудить,
И друзей предавать гуртом!
А то, что придется потом платить,
Так ведь это ж, пойми, потом!

Аллилуйя, аллилуйя,
Аллилуйя, — потом!

Но зато ты узнаешь, как сладок грех
Этой горькой порой седин.
И что счастье не в том, что один за всех,
А в том, что все — как один!

И ты поймешь, что нет над тобой суда,
Нет проклятия прошлых лет,
Когда вместе со всеми ты скажешь — да!
И вместе со всеми — нет!

И ты будешь волков на земле плодить,
И учить их вилять хвостом!
А то, что придется потом платить,
Так ведь это ж, пойми, — потом!

Аллилуйя, аллилуйя,
Аллилуйя, — потом!

И что душа? — Прошлогодний снег!
А глядишь — пронесет и так!
В наш атомный век, в наш каменный век,
На совесть цена пятак!

И кому оно нужно, это добро,
Если всем дорога — в золу…
Так давай же, бери, старина, перо
И вот здесь распишись, в углу!

Тут черт потрогал мизинцем бровь…
И придвинул ко мне флакон…
И я спросил его: — Это кровь?
— Чернила, — ответил он…

Аллилуя, аллилуя
— Чернила, — ответил он.

1969 г.

[Сключики]

Вера Полозкова. - Рассчитай меня, Миша.

Рассчитай меня, Миша. Ночь, как чулок с бедра,
Оседает с высоток, чтобы свернуться гущей
В чашке кофе у девушки, раз в три минуты лгущей
Бармену за стойкой, что ей пора,
И, как правило, остающейся до утра.

Её еле хватило на всю чудовищную длину
Этой четверти; жаль, уже не исправить троек.
Каждый день кто-то прилепляет к ее окну
Мир, похожий на старый выцветший полароид
С места взрыва – и тот, кто клялся ей, что прикроет,
Оставляет и оставляет ее одну.

Миша, рассчитай ее. Иногда она столько пьёт,
Что перестает ощущать отчаянье или голод,
Слышит скрежет, с которым ты измельчаешь лёд,
Звук, с которым срывается в небо голубь,
Гул, с которым садится во Внукове самолёт.
Вещи, для которых все еще нет глаголов.

Мама просит меня возвращаться домой до двух.
Я возвращаюсь после седьмого виски.
В моем внутреннем поезде воздух горяч и сух,
Если есть пункт прибытия – путь до него неблизкий,
И Иосиф Бродский сидит у меня в купе, переводит дух
С яростного русского на английский.

Там, за баром, укрывшись, спрятав в ладони нос,
Мальчик спит, в драных джинсах, худ, как военнопленный.
В этом городе устаешь и от летних гроз, -
Был бы Бог милосерд – заливал бы монтажной пеной.
Рассчитай меня, Миша. Меня и мой постепенный,
Обстоятельный,
предрассветный
хмельной
невроз.

[Чаппа]

Десять форумчан на форуме писали -
О том, что лично видели; о том, где что читали.

Десять форумчан были вне себя от гнева,
Один нарушил правило - и их осталось девять.

Девять форумчан кричали: "Мы мнение свое доносим!",
Один был слишком резок, теперь их только восемь.

Восемь форумчан искали корень всех проблем,
Один копнул чуть глубже - и их осталось семь.

Семь форумчан новости вслух решили прочесть,
Один наткнулся на "фейк" - и вот их уже всего шесть.

Шесть форумчан привычно власть стали ругать,
Один слишком увлёкся - и их осталось пять.

Пять форумчан мечтали о мире,
Один мечтал вслух - теперь их четыре...

(с) Болотница

[halfblood]

у Полозковой достаточно два стихотворения прочитать, чтобы понять, о чем все остальные

[Сключики]

Ну может она повзрослеет сейчас и переменится))

[Чаппа]

мне стихотворение Полозковой это врезалось в память навсегда

вот эти слова особенно

я старая, старая, старая баба, анечка,
изведенная,
страшно себе постылая,
которая, в общем, только и утешается
тем, что бог, может быть, иногда глядит на нее и думает:
- ну она ничего, справляется.
я, наверное,
не ошибся в ней.

Вера Полозкова - Текст, который напугал маму

самое забавное в том, владислав алексеевич,
что находятся люди,
до сих пор говорящие обо мне в потрясающих терминах
«вундеркинд»,
«пубертатный период»
и «юная девочка»
«что вы хотите, она же еще ребенок» -
это обо мне, владислав алексеевич,
овладевшей наукой вводить церебролизин внутримышечно
мексидол с никотинкой подкожно,
знающей, чем инсулиновый шприц
выгодно отличается от обычного –
тоньше игла,
хотя он всего на кубик,
поэтому что-то приходится вкалывать дважды;
обо мне, владислав алексеевич,
просовывающей руку под рядом лежащего
с целью проверить, теплый ли еще, дышит ли,
если дышит, то часто ли, будто загнанно,
или, наоборот, тяжело и медленно,
и решить, дотянет ли до утра,
и подумать опять, как жить, если не дотянет;


обо мне, владислав алексеевич,
что умеет таскать тяжелое,
чинить сломавшееся,
утешать беспомощных,
привозить себя на троллейбусе драть из десны восьмерки,
плеваться кровавой ватою,
ездить без провожатых
и без встречающих,
обживать одноместные номера в советских пустых гостиницах,
скажем, петрозаводска, владивостока и красноярска,
бурый ковролин, белый кафель в трещинах,
запах казенного дезинфицирующего,
коридоры как взлетные полосы
и такое из окон, что даже смотреть не хочется;
обо мне, которая едет с матерью в скорой помощи,
дребезжащей на каждой выбоине,
а у матери дырка в легком, и ей даже всхлипнуть больно,
или через осень сидящей с нею в травматологии,
в компании пьяных боровов со множественными ножевыми,
и врачи так заняты,
что не в состоянии уделить ей ни получаса, ни обезболивающего,
а у нее обе ручки сломаны,
я ее одевала час, рукава пустые висят,
и уж тут-то она ревет – а ты ждешь и бесишься,
мать пытаешься успокоить, а сама медсестер хохочущих
ненавидишь до рвоты, до черного исступления;
это я неразумное дитятко, ну ей-богу же,
после яростного спектакля длиной в полтора часа,
где я только на брюхе не ползаю, чтобы зрители мне поверили,
чтобы поиграли со мной да поулыбались мне,
рассказали бы мне и целому залу что-нибудь,
в чем едва ли себе когда-нибудь признавалися;
а потом все смеются, да, все уходят счастливые и согретые,
только мне трудно передвигаться и разговаривать,
и кивать своим,
и держать лицо,
но иначе и жить, наверное, было б незачем;
это меня они упрекают в высокомерии,
говорят мне «ты б хоть не материлась так»,
всё хотят научить чему-то, поскольку взрослые, -
размышлявшую о самоубийстве,
хладнокровно, как о чужом,
«только б не помешали» -
из-за этого, кстати, доктор как-то лет в девятнадцать
отказался лечить меня стационарно –
вы тут подохнете, что нам писать в отчетности? –
меня, втягивавшую кокс через голубую тысячерублевую
в отсутствие хрестоматийной стодолларовой,
хотя круче было б через десятку, по-пролетарски,
а еще лучше – через десятку рупий;
облизавшую как-то тарелку, с которой нюхали,
поздним утром, с похмелья, которое как рукой сняло;
меня, которую предали только шестеро,
но зато самых важных, насущных, незаменяемых,
так что в первое время, как на параплане, от ужаса
воздух в легкие не заталкивался;
меня, что сама себе с ранней юности
и отец, и брат, и возлюбленный;
меня, что проходит в куртке мимо прилавка с книгами,
видит на своей наклейку с надписью «республика» рекомендует»
и хочет обрадоваться,
но ничего не чувствует,
понимаешь, совсем ничего не чувствует;
это меня они лечат, имевшую обыкновение
спать с нелюбимыми, чтоб доказать любимым,
будто клином на них белый свет не сходится,
извиваться, орать, впиваться ногтями в простыни;
это меня, подверженную обсессиям, мономаниям,
способную ждать годами, сидеть-раскачиваться,
каждым «чтобы ты сдох» говорить «пожалуйста, полюби меня»;
меня, с моими прямыми эфирами, с журналистами,
снимающими всегда в строгой очередности,
как я смотрю в ноутбук и стучу по клавишам,
как я наливаю чай и сажусь его пить и щуриться,
как я читаю книжку на подоконнике,
потому что считают, видимо,
что как-то так и выглядит жизнь писателя;
они, кстати говоря, обожают спрашивать:
«что же вы, вера, такая молоденькая, веселая,
а такие тексты пишете мрачные?
это все откуда у вас берется-то?»
как ты думаешь, что мне ответить им, милый друг владислав алексеевич?
может, рассказать им как есть – так и так, дорогая анечка,
я одна боевое подразделение
по борьбе со вселенскою энтропией;
я седьмой год воюю со жлобством и ханжеством,
я отстаиваю права что-то значить,
писать,
высказываться
со своих пятнадцати,
я рассыпаю тексты вдоль той тропы,
что ведет меня глубже и глубже в лес,
размечаю время и расстояние;
я так делаю с самого детства, анечка,
и сначала пришли и стали превозносить,
а за ними пришли и стали топить в дерьме,
важно помнить, что те и другие матрица,
белый шум, случайные коды, пиксели,
глупо было бы позволять им верстать себя;
я живой человек, мне по умолчанию
будет тесной любая ниша, что мне отводится;
что касается славы как твердой валюты, то про курс лучше узнавать
у пары моих приятелей, -
порасспросите их, сколько она им стоила
и как мало от них оставила;
я старая, старая, старая баба, анечка,
изведенная,
страшно себе постылая,
которая, в общем, только и утешается
тем, что бог, может быть, иногда глядит на нее и думает:
- ну она ничего, справляется.
я, наверное,
не ошибся в ней.

[Сключики]

У неё такие, девочковые стихи))

Когда Стивен уходит, Грейс хватает инерции продержаться двенадцать дней.
Она даже смеется – мол, Стиви, это идиотизм, но тебе видней.
А потом небеса начинают гнить и скукоживаться над ней.
И становится все темней.

Это больше не жизнь, констатирует Грейс, поскольку товаровед:
Безнадежно утрачивается форма, фактура, цвет;
Ни досады от поражений, ни удовольствия от побед.
Ты куда ушел-то, кретин, у тебя же сахарный диабет.
Кто готовит тебе обед?

Грейси продает его синтезатор – навряд ли этим его задев или отомстив.
Начинает помногу пить, совершенно себя забросив и распустив.
Все сидит на крыльце у двери, как бессловесный большой мастиф,
Ждет, когда возвратится Стив.

Он и вправду приходит как-то – приносит выпечки и вина.
Смотрит ласково, шутит, мол, ну кого это ты тут прячешь в шкафу, жена?
Грейс кидается прибираться и мыть бокалы, вся напряженная, как струна.
А потом начинает плакать – скажи, она у тебя красива? Она стройна?
Почему вы вместе, а я одна?..

Через год Стивен умирает, в одну минуту, "увы, мы сделали, что смогли".
Грейси приезжает его погладить по волосам, уронить на него случайную горсть земли.
И тогда вообще прекращаются буквы, цифры, и наступают одни нули.

И однажды вся боль укладывается в Грейс, так, как спать укладывается кот.
У большой, настоящей жизни, наверно, новый производитель, другой штрих-код.
А ее состоит из тех, кто не возвращается ни назавтра, ни через год.
И небес, работающих
На вход.

[halfblood]

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но не важно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях.
Я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь
от тебя, чем от них обоих.
Далеко, поздно ночью, в долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне,
как не сказано ниже, по крайней мере,
я взбиваю подушку мычащим «ты»,
за горами, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты
как безумное зеркало повторяя.

Бродский

[Speranza]

Любовь измеряется мерой прощения,
привязанность — болью прощания,
а ненависть — силой того отвращения,
с которым ты помнишь свои обещания.

И тою же мерой, с припадками ревности,
тебя обгрызают, как рыбы-пирании,
друзья и заботы, источники нервности,
и все-то ты знаешь заранее...

Кошмар возрастает в пропорции к сумме
развеявшихся иллюзий.
Ты это предвидел. Ты благоразумен,
ты взгляд своевременно сузил.

Но время взрывается. Новый обычай
родится как частное мнение.
Права человека по сущности — птичьи,
а суть естества — отклонение,

свобода — вот ужас. Проклятье всевышнее
Адаму, а Еве напутствие...
Не с той ли поры, как нагрузка излишняя,
она измеряется мерой отсутствия?

И в липких объятиях сладкой беспечности
напомнит назойливый насморк,
что ценность мгновенья равна Бесконечности,
деленной на жизнь и помноженной на смерть.

Итак — подытожили. Жизнь — возвращение
забытого займа, сиречь — завещание.
Любовь измеряется мерой прощения,
привязанность — болью прощания...

Владимир Леви

[Чаппа]

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…

Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
За дверью бессмысленно всё, особенно — возглас счастья.
Только в уборную — и сразу же возвращайся.

О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
Потому что пространство сделано из коридора
и кончается счётчиком. А если войдёт живая
милка, пасть разевая, выгони не раздевая.

Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
Что интересней на свете стены и стула?
Зачем выходить оттуда, куда вернёшься вечером
таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?

О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
Ты написал много букв; ещё одна будет лишней.

Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.

Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.

Иосиф Бродский

[белый олеандр]

…Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола.
И в маленькой деревенской гостинице —
Тонкий звон
Старинных часов — как капельки времени.
И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды —
Флейта,
И сам флейтист в окне.
И большие тюльпаны на окнах.
И может быть, Вы бы даже меня не любили…
__________

Посреди комнаты — огромная изразцовая печка,
На каждом изразце — картинка:
Роза — сердце — корабль. —
А в единственном окне —
Снег, снег, снег.

Вы бы лежали — каким я Вас люблю: ленивый,
Равнодушный, беспечный.
Изредка резкий треск
Спички.

Папироса горит и гаснет,
И долго-долго дрожит на ее краю
Серым коротким столбиком — пепел.
Вам даже лень его стряхивать —
И вся папироса летит в огонь.

Марина Цветаева
10 декабря 1916

[Сключики]

О, это и моё любимое тоже

[Сключики]

Юрий Левитанский

Каждый выбирает для себя
Каждый выбирает для себя
женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку —
каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе
слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе.
Щит и латы. Посох и заплаты.
Мера окончательной расплаты.
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже — как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя.

1983 г.

[Araucaria]

Александр Аронов
Песенка Менелая

Закончилась Троянская война,
Вернулась в дом усталая жена.
Ей больше, может, нравился Парис –
Но победили греки, покорись.

Ахилл, Аякс, и Гектор, и Приам
По Елисейским разбрелись полям,
Сгорела Троя, ужас затая.
И обеднела Греция моя.

В моей квадратной комнате живёт,
Обед готовит, стелет, ест и пьёт
Семи царей неслыханный каприз,
На десять лет состарившийся приз.

Я в каждый из имеющихся дней
Обязан быть счастливей всех мужей.
Ведь если ты обычная жена –
Зачем была Троянская война?

Начало 1970-х


НАЗИДАНИЕ

Годов, столетий остерегайся,
Столь они скудны.
Внутри мгновенья располагайся,
Внутри секунды.
Доколь откладывается свиданье
В мартовский вечер,
Не сетуй деве на опозданье,
Живи до встречи.
Не жди от жалованья обновки
Яркой —да тленной.
Нейдет автобус —на остановке
Займись Вселенной.
Сует смятеньем не напрягайся,
Сдерживай рвенья.
Внутри секунды располагайся,
Внутри мгновенья.
Душа надеяться не отстанет,
Шита на вырост,
Зря месяц денется, день обманет,
А миг не выдаст.

[halfblood]

Письмо

Мне жаль, что тебя не застал летний ливень
в июльскую ночь, на балтийском заливе...
Не видела ты волшебства этих линий.

Волна, до которой приятно коснуться руками,
песок, на котором рассыпаны камни.
Пейзаж, не меняющийся здесь веками.

Мне жаль, что мы снова не сядем на поезд,
который пройдет часовой этот пояс,
По стрелке, которую тянет на полюс.

Что не отразит в том купе вечеринку
окно, где все время меняют картинку,
И мы не проснемся на утро в обнимку.

Поздно... ночью...
через все запятые дошел наконец до точки.
Адрес. Почта.
Не волнуйся, я не посвящу тебе больше ни строчки.
Тихо. Звуки.
По ночам до меня долетают редко.
Пляшут буквы.
Я пишу и не жду никогда ответа.

Мысли. Рифмы.
Свет остался, остался звук – остальное стерлось.
Гаснут цифры.
Я звонил, чтобы просто услышать голос.
Всадник замер.
Замер всадник, реке стало тесно в русле.
Кромки... грани...
Я люблю, не нуждаясь в ответном чувстве.

Александр Васильев, "Сплин"

phpBB [video]